В маленьких событиях иногда можно увидеть что-то большее. Например, в итогах голосования по названию аэропорта. Как вы знаете, было много прекрасных новых вариантов, но победило с внушительным отрывом старое - «Большое Савино». Что это: скромность, практичность, отсутствие желания что-то менять?
Вспоминается знаменитое высказывание Генри Форда о том, что людей бесполезно спрашивать о том, чего они хотят. В его случае они просили бы не автомобили, а просто лошадей побыстрее.
Решения какого уровня можно делегировать общественности? Впервые за долгое время в Перми появился губернатор, готовый слушать людей, но всегда ли можно доверять их мнению?
Например, трудно представить, что случилось бы с городом, если бы во время советской индустриализации власти стали спрашивать мнение пермяков о строительстве новых заводов. До сих пор бы картошку на эспланаде выращивали. Что случилось бы с культурной революцией - представить легко.
Ожидание полного общественно согласия по вопросам развития - утопия. Оно не встречается в природе в чистом виде. И в последнее десятилетие в Перми явно наблюдается трение между «партией перемен» и их противниками.
Причем, первая почти всегда проигрывает, если на ее стороне нет влиятельных игроков: губернаторов, мэров, меценатов. Партия перемен - измотана и постоянно несет потери. Ее классические сторонники - молодежь и квалифицированные специалисты - с легкостью покидают город, выбирая Москву, Санкт-Петербург или теплый Краснодар. Статистика и лента Фейсбука в этом случае не врет. Противная партия стойко переживает периодические «оскорбления чувств» и сил не теряет.
Иногда для значительного скачка вперед лидеру приходится тянуть людей за собой, игнорируя нытье скептиков. Даже если их большинство. Это превращает лидеров или в легенды, или, и так тоже бывает, в полных самодуров. К сожалению, альтернативный вариант: тактика «шаг вперед, шаг назад» - гарантировано не приводит никуда.
Вот, например, превращающийся в живую легенду Теодор Курентзис. Это осенью он попал под критический обстрел обозревателей одного из сетевых СМИ. Как раз за то, что упорно выводит театр на новый принцип работы. Было бы странно, если это не «оскорбило» бы чувства кого-нибудь. Курентзис - феноменальный для Перми случай лидера, у которого достаточно сил идти вперед не взирая на подножки министра культуры (прошлого), лукавого губернатора (тоже бывшего) и малоизвестных «обозревателей».
Давайте перейдем к заявленной теме колонки. Проведем, то что называется у журналистов «фактчекингом» - проверим, за что противники критикуют Теодора Курентзиса и можно ли доверять их аргументам.
Курентзиса нет в Перми. На пермскую зарплату он ездит по Европе.
Давайте будем конкретнее - делает ли Курентзис работу, за которую получает зарплату? Курентзис – художественный руководитель театра. Это означает, что он определяет художественную политику театра. И его видение художественного развития театра, очевидно, представляет ценность и интерес, что подтверждают регулярные триумфы на «Золотой маске», три премии ECHO Klassik и ажиотаж вокруг билетов в театр.
Курентзис, выступая в Европе, делает имя не театру, а себе.
Не совсем так. Курентзис, выступая с оркестром musicAeterna везде представлен как худрук пермского театра. Во всех публикациях в российской и зарубежной прессе подчеркивается, что он и оркестр приехали из Перми. Западные журналисты ищут Урал на карте, чтобы сообщить читателям где, по их словам, происходит «совершенно исключительное явление».
Репертуар театра обеднел. Прежние постановки убраны из репертуара, новые – яркие и масштабные показывают пару раз и больше не повторяют.
Репертуар, действительно, изменился. Пермский оперный перестал быть провинциальным театром в привычном понимании. Он пошел по пути исследования и изучения новых возможностей театра. В Пермь приезжают ведущие режиссеры Европы и мира, артисты балета, которые представляют здесь свои художественные и технические идеи.
Новые постановки сложнее, из-за монтажа фантастических декораций сцена не может быть задействована для других представлений. Например, декорации и свет к «Травиате» монтируются неделю, поэтому спектакль не было возможности показать в Москве. Критики и прочие звезды ездят ее смотреть в Пермь.
Концерты Курентзиса и новые постановки недоступны простым людям. Билеты очень дорогие, их моментально раскупают.
Давайте признаемся, что на многие старые оперы, снятые из репертуара, билеты не продавались, никто не хотел их смотреть даже по очень низким ценам. Сегодня ажиотаж сопровождает именно новые постановки и концерты Курентзиса. Новые спектакли обходятся театру дороже из-за высокого уровня артистов, музыкантов и постановщиков, из-за сложной и современной сценографии.
Разумеется, в первую очередь продаются недорогие билеты. Цены на постановки начинаются от 100 рублей (Травиата, Богема), 300 рублей (концерты Курентзиса) и 500 рублей (предновогодний «Щелкунчик»). В продаже остаются дорогие билеты, на которые все наталкиваются, заходя на сайт, и возмущаются, считая, что все билеты продавались по таким ценам. На самом деле, за 10-12 тыс. рублей на самые топовые постановки продаются 8-10% билетов в зале.
Да, все мы жалеем, что недорогих билетов не хватает, но так происходит с продуктом, на который есть повышенный спрос. Есть надежда, что проблема будет решена правильным образом - будет построена новая сцена с залом, способным вместить всех желающих.
Курентзис уничтожает репертуарный спектакль, пытаясь внедрить систему stagione
Курентзис предлагает другую систему. Мировой опыт доказывает, что Stagione - самый эффективный способ проката оперных постановок. Кроме того, новая система предлагается только для оперы, у балета свои особенности и он сохраняет репертуар.
И возвращаясь к вопросу важности общественного мнения, наверное, можно пошутить, что если вас в Перми любят все - пора критически оценить, а делаете ли вы что-то стоящее?
Вечная музыка, то есть камерный оркестр Musica Aeterna, созданный дирижером Теодором Курентзисом на базе Новосибирского оперного театра, не помещается в небольшом холле Первого московского хосписа. Пришлось сократить число музыкантов. Оркестр, играющий на аутентичных инструментах, на жильных струнах и старинными смычками. Pianissimo трепещут, как кровь в артериях, если вы когда-нибудь прикасались пальцами к артерии. Fortissimo отчетливы, как скальпельный разрез. Дирижирующий Курентзис похож на учителя начальных классов, который не просто рассказывает ученикам урок, а заглядывает каждому в тетрадку, следит, чтобы дети правильно выводили крючочки по прописям, помогает, если надо, грозит, если надо, пальцем и гладит, если надо, по голове. Пульт пустует. Курентзис ходит по оркестру.
А во время дуэта Сюзанны и Альмавивы из «Свадьбы Фигаро» Курентзис не может удержаться от того, чтобы вместе с Сюзанной и Альмавивой не петь, как Гленн Гульд не мог удержаться от пения, играя сонаты Баха.
Перед оркестром в небольшом холле расставлены стулья. В первых рядах сидят работающие в xосписе врачи и так называемые друзья xосписа: актрисы Татьяна Друбич и Чулпан Хаматова, танцовщик Андрис Лиепа. Музыканты (в основном молодые женщины с перепуганными глазами) попросили гостей и врачей сесть в первых рядах. Они, оркестранты, по словам Теодора Курентзиса, сами придумали играть в xосписе. Но когда пришли и увидели пациентов, то от волнения у них стали дрожать руки, и они боялись врать ноты, если пациенты будут сидеть глаза в глаза.
Курентзис скажет потом:
— Музыка — это миссия. Дать свет и любовь людям. Не только тем, кому это доступно, а всем. Мы делаем музыку не затем, чтобы заработать на хлеб. Совершить просто биологический круг — это неинтересно. Интересно становится, когда живешь духовной жизнью. К сожалению, не всем это доступно. Не все могут прийти в консерваторию. Это инициатива оркестра: сделать концерты для тех, кто не может пойти в консерваторию. Для больных, для заключенных.
Они хотели играть в хосписе. Но когда пришли и увидели пациентов, у них стали дрожать руки. Хоспис, кто не знает, это лечебное учреждение, где помогают смертельно больным людям — не вылечиться, а достойно умереть без особых страданий. Впрочем, многолетняя история Первого московского хосписа знает по крайней мере один случай, когда обреченный на смерть больной выздоровел.
Двенадцать пациентов хосписа вывезли в холл на кроватях и в инвалидных креслах. Остальные слушают музыку из своих палат. Время от времени звучанию музыки мешает тревожный писк на сестринском посту. Кто-то из пациентов зовет на помощь.
После концерта главный врач Первого московского хосписа Вера Миллионщикова скажет Курентзису, что по ее (экспертному) мнению, каждому из двенадцати слушателей он и его оркестр подарили по два дня жизни. Что на Земле полно народу, способного отнять жизнь, но подарить двадцать четыре дня жизни людям…
— Вот что вы сделали, Теодор, — будет утверждать Вера Миллионщикова, пожимая Курентзису руки.
Мы спрячемся после концерта в кабинете Миллионщиковой, и дирижер скажет мне:
— Мы приехали в Москву на «Золотую маску». А заодно… я дружу с Чулпан Хаматовой. Я позвонил ей. Я жил здесь, на Спортивной, и вот я по-звонил Чулпан и говорю: «Здесь есть такой хоспис, ты знаешь там кого-нибудь, чтобы мы пошли поиграть?» И все. Мы договорились и пришли.
Он родился в Афинах. Он говорит по-русски с заметным акцентом. Может быть, поэтому в его устах возвышенные слова типа «духовная жизнь» «музыка — это миссия» звучат нормально. Не думаешь, что он сумасшедший. Просто думаешь — иностранец.
Он скажет:
— Есть много людей в России, которые занимаются благотворительностью всерьез. Я и мои оркестранты, мы не можем быть причислены к этим людям. Мы просто играем музыку. И мы получаем от этого не меньше, чем отдаем. Это у нас лаборатория такая в Новосибирском оперном театре, оркестр Musica Aeterna. Мы концентрируемся на ультрасовременной и барочной музыке. Это музыкальный монастырь у нас.
— А вы настоятель?
— Я рядовой грешник. Есть некоторые утопии, которые не к месту в Москве. Здесь все упирается в деньги, особенно такие вещи, как музыка или любовь. Музыка здесь слишком коммерциализирована. Эксперимент вроде нашего, может быть, и возможно осуществить в Москве, но очень сложно. В Москве все вокруг заставляет музыканта думать о том, сколько он получает в месяц и на какой машине ездит. А у нас машины нет, квартиры нет, и поэтому мы счастливы. Мы проводим двадцать четыре часа вместе. Читаем книги, учим языки.
Он собрал оркестрантов со всей страны. Ходят слухи, будто его лютнист, например, подрабатывает мытьем окон в высотных зданиях. Я спрошу:
— Откуда все эти люди? Где вы их берете?
Он ответит:
— Это чудо. Вы знаете, музыканты, как правило, сидят на репетициях, поглядывая на часы, и стараются репетировать как можно меньше. А мои музыканты могут месяц сидеть над одним тактом. Потому что считают, что музыка того стоит. Причем за крохотную зарплату. Музыканты, которые могли бы работать в любом московском оркестре. Мы радуемся тому, что у нас есть, и перестаем печалиться о том, чего у нас нет.
— Но почему Новосибирск? — спрошу я.
— Москва, Петербург, Новосибирск или Вышний Волочек — не имеет значения. Не важно, где вы, важно с кем вы. Если вы думаете, что были бы счастливы в Париже, вы ошибаетесь. Вы скорее будете счастливы в Норильске, если, например, у вас есть там любимый человек. Новосибирск для меня просто место работы. Я согласился поехать туда при условии, что можно будет провести этот эксперимент: собрать музыкантов, которых интересует музыка.
— А публика?
— Публика в Новосибирске и в Москве отличается немного.
— Разве в Москве залы не наполняются людьми, которые, купив билет за полтысячи долларов, хлопают между частями?
Курентзис улыбнется:
— На все концерты приходят люди, которые хлопают между частями. Это неприятно, конечно, что люди хлопают между частями, но ничего страшного. Во времена Бетховена тоже, наверное, полно было людей, которые не знали, что между частями хлопать не надо. Это ничего не значит. Главное, что они слушают музыку, а не смотрят телевизор.
— Чем, — спрошу, — провинился телевизор?
— Телевизор основан на порнокультуре. По телевизору показывают либо черную магию, либо порно. Люди в телевизоре говорят на таком жаргоне, что, если бы Лермонтов слышал, он порезал бы себе вены.
— Но нельзя ведь отгородиться от этого. Не телевизор, так реклама на улицах. Даже Тверская похожа на Бомбей. Будучи европейцем…
— Европа, — перебьет Курентзис, — это такой мираж. Когда я прихожу в ресторан, я не чувствую себя европейцем, потому что тогда пришлось бы мелочно торговаться и попадаться на уловки моды и маркетинга. Я чувст-вую себя азиатом. Европейцем я себя чувствую в том смысле, что европейцами были Вольфганг Амадей Моцарт и Иоганн Себастьян Бах. Но в сегодняшней Европе принято извращать по-лютерански и до неузнаваемости мысли Баха, Моцарта и вообще всякого достойного человека, жившего на европейской территории. Они превратили Европу в супермаркет.
— При чем здесь лютеране?
— Я имею в виду, что люди, вместо того чтобы служить мессы, устраивают клубы. Единственная страна, которая сопротивляется, это Россия. Это страна, которая, не зная об этом, сохраняет великую культуру. Не Европа. В Европе не обсуждают мировые проблемы на кухнях. Они говорят: «Дарлинг, нам завтра на работу, ляжем спать в одиннадцать, займемся любовью в пятницу». Русская душа — это не сказка. Это удивительная наивность, которая способна поменять мир к лучшему. Искренность, любовь — пройденный этап для Европы. Немка, в отличие от русской девушки, никогда не скажет, что влюблена в тебя. Они всерьез думают, будто любовь — это когда какой-то там гормон движется по какой-то там вене и возбуждает какие-то там рецепторы головного мозга. Бах, Моцарт и Рильке не оставили «потомков». Есть, конечно, сообщества думающих и чувствующих людей, но, как правило, организм Единой Европы — это фарш. Это глобализированный мир, где каждый живущий равняется своему телу (он говорит «живет на своем теле»).
— В своем музыкальном монастыре вы просто не знаете России.
— Знаю, — возразит Курентзис. — Я всегда говорю, что это страна святых и разбойников. Можно встретить таких прекрасных людей, как нигде в мире, но есть и ужасы.
— Разбойники знакомые есть у вас?
— Разбойники знакомые есть у каждого. В частности, это люди, которые насаждают в России тюремную культуру. Разбойничьи песни, которые вы слышите в каждом такси. Я не могу их обвинять. Они зарабатывают деньги точно так же, как зарабатывает деньги продавец паленой водки или торговец наркотиками. Но почему-то мы считаем вредным для здоровья пить плохую водку и употреблять наркотики, но не считаем вредным для здоровья слушать мусорную музыку. Почему вы думаете, что для ребенка вреднее употреблять наркотики, чем смотреть криминальную хронику или «Дом-2»? Почему вы думаете, что смерть можно использовать как средство, способствующее выделению адреналина в кровь?
— Но вы ведь не можете отгородиться от этого и жить наедине со своей прекрасной музыкой.
— Понимаете, музыка — это не удовольствие, для получения которого хочется уединиться. Музыка — это лекарство. Она нужна всем. Наша забота, чтобы люди увидели, что музыка нужна всем: не только старикам и интеллигентам, но и молодым людям, и шпане. Главное, чтобы люди могли легко выбрать добро и тяжело выбрать зло.
— Как это?
— Я бы первым делом запретил криминальные программы на НТВ. В Греции тоже делают такие программы. Я даже подрался с одним журналистом, который перед Рождеством снимал беспризорного ребенка и спрашивал его, как тот себя чувствует, что вот у всех детей елка, подарки… И он довел этого ребенка до слез. Я не мог терпеть, когда человеческая боль продается, чтобы получить деньги. Я всегда был против и всегда буду против. И считаю, что государство должно запретить рекламу дьявола. Так и сказать: «Перестаньте рекламировать дьявола!» Вы смотрели «Дом-2»? Потерпите один раз и посмотрите. Это чудовищно. Это строится новое российское общество. Чудовищное. И это не свобода никакая. Это побуждение ко злу (он со своим греческим акцентом говорит «манипуляция на зло»). Люди попадают в зависимость от телевизора и Интернета. Им кажется, что они общаются, а на самом деле они замыкаются в своем одиночестве. Я же помню еще времена, когда не было ни Интернета, ни мобильных телефонов. Как было хорошо! Мы встречались, влюблялись друг в друга. А теперь — как в клубе. Приходишь, сидишь со стаканом, народу вроде вокруг много, музыка вроде громкая, но на самом деле ты совершенно один. Тебе дают свободу, коммуникацию, а взамен забирают душу.
— У вас нет ощущения, что мусорная культура непобедима?
— Победима. Чтобы победить, не нужна атомная бомба. Нужны простые движения. Дирижировать. Водить смычком по струнам. У людей, которые падают в эти ямы мрака, у них есть что-то светлое внутри. Надо просто их вытащить, и для этого ничего сложного не нужно. Просто протянуть руку. У меня был сосед ужасный. И дети у него были ужасные. Когда они говорили, я краснел от стыда. Но однажды я позвал их на концерт. И им по-нравилось. Они смешно говорили, что им особенно понравилась та часть, где играли громко, и та часть, где играли тихо. Можно победить. Помните, как люди вешали белые ленточки на автомобили против мигалок? Вот так нужно договориться всем, чтобы одно воскресенье не смотреть криминальную хронику и порносериалы.
— У вас, что же, никогда не опускаются руки?
— Каждый раз опускаются. А потом поднимаются. Я дирижер. У меня работа такая: опускать и поднимать руки.
Валерий Панюшкин
Теодор Курентзис, 1993 г. Из личного архива Натальи Зимяниной
Дирижер , грек, получивший в 2014 году наконец и российское гражданство, вот уже почти двадцать лет – фигура, вызывающая отчаянные споры. Являясь художественным руководителем Пермского театра оперы и балета, он вместе с оркестром и хором musicAeterna нарасхват во всем мире. Этим летом пермские музыканты открывали оперную часть Зальцбургского фестиваля оперой в постановке Питера Селларса, вызвав ажиотаж, перекрывший даже успех с дебютом в заглавной партии!
Курентзиса принимают далеко не все. Кто-то считает его чистым продуктом пиара, но большинство слушателей ценят и его фантастическую музыкальность, самозабвенное трудолюбие, оригинальность и свежесть интерпретаций, редкую способность создать новый, свой собственный мир и с головой увлечь в него огромную аудиторию. А пермские меломаны в последнее время переживают, что в их театре он появляется все реже…
Мы публикуем его интервью 15-летней давности, когда публика только начинала выискивать его имя на афише. Пожалуй, никогда впоследствии он не говорил о себе, о дирижерской профессии, о музыкальной жизни Москвы с такой искренностью и страстностью.
Газета “Время МН”, 14.08.2002
Беседовала Наталья Зимянина
НЗ: Теодор, вы так прочно осели в Москве, что начинаешь сомневаться – да грек ли вы? У вас тут, наверное, русские родственники?
ТК: Я из старой греческой аристократии. По бабушкиной линии наша семья происходит из Византии, из Фанари, там испокон веков жили люди искусства и письменности. И даже когда турки захватили эти места, они с уважением относились к греческой элите. По линии мамы больше 450 лет прослеживается род Карадза. Мой прадедушка Панайотис Карадзас – главный герой восстания против турок в 1821 году. Третий род, сошедшийся в нашей семье, – из Влахии. Это были очень богатые люди с глубокими традициями образования. Они финансировали греческую революцию против турок.
Я мог бы считать себя аристократом по рождению, но не признаю этого “титула”. Я считаю, что аристократизм в ХХI веке – это спектакль, который устраивается там, где слаб театр. Вот в Англии же, например, драма есть, а театра нет.
НЗ: Кто в вашей семье оказался первым музыкантом?
ТК: Моя мама пианистка. Дядя пианист – Дмитрий Карадзас, для меня просто дядя Митя. Все мои предки слыли большими любителями музыки. И все всегда ходили на концерты Митропулоса, Фуртвенглера, и поклонялись им.
НЗ: Мама где работает?
ТК: Она проректор консерватории.
НЗ: Что же вы с такими семейными традициями и связями делаете здесь, в России? Здесь так хорошо? Или в Греции нет симфонических оркестров?
– Есть. Но родина художника там, где ему легче дышать. Там где одним воздухом с ним дышат его единомышленники. Артист как пророк: у него есть место рождения, отечество – но нет родины. Родина для артиста – это пространство фантазии и красоты. Где у всех один язык, одна религия. Где все голенькие.
НЗ: Что сегодня представляет собой профессия дирижера?
ТК: Я не считаю себя “дирижером”. Если уж называть себя таковым, надо еще раз уточнить, что это такое. Вот я стою на Тверской у входа в Московскую филармонию, читаю, какие предлагаются абонементы. Если имена, там перечисленные, – это дирижеры, то я им называться не хочу. Я вообще не верю в профессии. Дирижирование – это не профессия. Настоящий Дирижер исполняет музыку не для того, чтобы жить, а для того, чтобы умереть. Так считал Никос Эгонопулос, великий греческий сюрреалист.
НЗ: Вы учились у великого педагога Ильи Мусина в Санкт-Петербурге. А до этого, в Греции, чем занимались?
ТК: Я получил образование как скрипач, вокалист, теоретик, композитор и дирижер. Карьера у меня сложилась задолго до Мусина. У меня был хороший оркестр. Я был специалистом по аутентичной музыке. Работал и в опере с потрясающими мастерами. Но у меня были особенные интерпретации, и я на них настаивал. Меня постигло страшное разочарование. Я вдруг понял, что классическая музыка сейчас завязла в болоте. Сегодня люди, допущенные до искусства, не могут связать три поэтических слова. Спросите, сколько дирижеров изучали поэзию Тракла, чтобы исполнять Хиндемита и . И кто из них погружался в поэтическое пространство Поля Валери, чтобы дирижировать Онеггером или .
Настоящая музыка – акт смерти. В Афоне говорят: если ты умрешь до того, как ты умрешь, ты не умрешь, когда умрешь. Произведение может существовать только как opus posth в свободном пространстве наслаждения. Мусин говорил, что надо всегда дирижировать как в последний раз. И если у тебя еще и завтра концерт – надо в течение шести часов после предыдущего все пережить заново и возродиться, чтобы снова умереть.
НЗ: Как вы из Греции попали к Мусину?
ТК: В Королевской академии в Лондоне я увидел видеозапись его мастер-класса. И сразу принял решение.
НЗ: Но вы же до этого уже получили образование как дирижер?
Я был такой хороший мальчик. Стоял за пультом с палочкой и дирижировал – раз, два, три, четыре… Немножко улыбался оркестру… У меня была немецкая техника… В общем, похож был на “настоящего дирижера”.
НЗ : И что Мусин?
ТК: Я встретился с ним в Петербурге. Он страшно меня ругал. Как же я испугался, что я полная бездарь! Я снял какую-то ужасную квартиру-пещеру без мебели в пригороде, по сравнению с которой берлинская Александерплатц отдыхает. Закрылся на две недели. Лежал на полу, делал духовные упражнения и дирижировал. Вернулся к Мусину. Стал показывать ему . Я ждал, что он меня убьет. А он вдруг сказал: “Пришел второй Митропулос…” И я понял, что он отправил меня в ссылку как гомеопатию прописал: дал мне стимул найти свое собственное бытие. Через несколько лет я спросил у него, действительно ли поначалу я показался ему таким уж ужасным? И он ответил, что я был ясен для него с первого же затакта.
НЗ: Сколько лет вы у него проучились ?
ТК: Пять. И, если бы он был жив, учился бы еще. Я прошел с ним весь репертуар. В 23 года сыграл Стравинского, Шмидта, Цемлинского, все симфонии , . Не просто под игру концертмейстера – два раза в неделю я дирижировал оркестром. Мусин сидел в альтах и делал замечания… При этом он говорил: “А махать палочкой так, как это делают в Москве, можно научить любого продавца из киоска”.
НЗ: Без шпилек в адрес Москвы не обошлось. Вы как человек со стороны действительно видите разницу между культурной Москвой и Санкт-Петербургом? Или при рассмотрении издали она нивелируется?
ТК: Разница огромна. Это разные страны. Как ни удивительно, Москва, мне кажется, лучше. Роскошный Петербург , Лядова, и , и дореволюционного – далеко в прошлом. Это было давно. И это был другой город. Можно провести аналогию с Грецией. Люди насладились мировой славой, мнят себя сыновьями золотых поколений – и почивают на лаврах. Все хорошее, что осталось в Петербурге – это остатки образования и традиций, которые не удалось вытравить за 80 лет. Таким неистребленным мастодонтом и был Илья Мусин. И Николай Рабинович, который тоже преподавал в Ленинградской консерватории. Все остальное – мифология.
НЗ: Чем же Москва лучше?
ТК: Москве можно простить, ибо не ведали, что творили. Бедная Москва! Удел любой столицы, находящейся под пристальным вниманием, – быть руганной-переруганной. Когда столицу перенесли в Москву, все стало сосредотачиваться в этом центре, все стало огромно, объемно, открыли массу театров… И Москва стала “плохая” – а Петербург умер и стал “хороший”… Знаете, жизнь – огромная больница, где каждый хочет перебраться на постель другого, потому что ему кажется, что он тут же выздоровеет. Возник миф: “Москва – это плохо, но у нас есть хотя бы Санкт-Петербург”. Все вышесказанное по своей сути относится и к Большому театру.
НЗ: В чем вы видите выход хотя бы для Большого театра?
НЗ: С чего “чайнику”можно начать знакомство с классической музыкой?
ТК: Подросток может начать со старинной музыки в хорошем аутентичном исполнении.
НЗ: Как по-вашему, раньше, при жизни, скажем, Бетховена, его музыку играли лучше? Или интерпретации как-то совершенствуются?
ТК: Очевидный прогресс – в изготовлении инструментов. Совершенствуется технология – у инструментов появляется больше красок.
НЗ: К скрипкам это тоже относится?
ТК: И к скрипкам. Вместе с тем исполнение потеряло в чувстве и ощущении стиля. Порча произошла в период позднего романтизма. Царицей популярности всегда была итальянская музыка – и всё начали интерпретировать как бельканто, всё в одной манере. Вплоть до того, что изменился диапазон, повысилось “ля”. На музыку намазали дешевого итальянского соуса. В результате весь ХХ век мы слушали Моцарта, Бетховена и Брамса в огромном, таком роскошном звучании – при пустоте внутри. Раньше в моцартовском «Дон Жуане» играло шесть первых скрипок, теперь – шестнадцать. В жертву количеству и технологии принесли бедную прелесть стиля.
НЗ: Где вас слушать в следующем сезоне?
ТК: В “Геликон-опере” я дирижирую “Аиду” и .
НЗ: А с большими оркестрами?
ТК: 30 октября в Большом зале консерватории сыграю с федосеевским оркестром . Я произведу в ней капитальный ремонт.
НЗ: А Московская филармония не делала вам предложений?
ТК: Угол Маяковской и Тверской – хорошее место. Но еще лучше – около памятника Маяковскому. Я бы после какого-нибудь концерта в в зале Чайковского собрал бы всех этих старушек, облил бы себя нефтью и просто поджег. Может, кто-нибудь и понял бы, что такое на самом деле быть дирижером.
НЗ: Все спрашивают вас про ваши кольца; может, вы и мне расскажете?
ТК: Вам – расскажу. Вот это большое, на правой руке, подарила мне в 90-м году, в Будапеште, после “черных” путешествий, в которых я искал вдохновения, культовая личность, подруга и духовная сестра Анжелика Вракас, муза декадентов. Она персонаж почти ирреальный. Дело в том, что в моей подписи зашифрована буква “омега”, знаменующая конец алфавита, конец времени. А на перстне Анжелики – буква “А”, символ начала времени. Она сказала, что это волшебное кольцо, и я не снимаю его уже 12 лет. Взамен я отдал ей свое фамильное кольцо 1853 года.
НЗ: А второе, на левой?
ТК: Оно помогает мне не забывать, что искренней любви удостаиваются только недостойные ее.
Пока Пермский оперный театр готовится к очередному Дягилевскому фестивалю, его худрук продолжает нести культурную революцию по всему свету. В мае он дирижирует восемью спектаклями «Милосердия Тита», поставленного Питером Селларсом, в Национальной опере Нидерландов. В одном из амстердамских кафе неподалеку от театра Теодор Курентзис (ТК) дал большое интервью Ярославу Тимофееву (ЯТ).
ЯТ Скоро лето, а значит, фестивали. Начнем с Дягилевского: что для вас главное в программе этого года?
ТК Главное на Дягилевском фестивале – его атмосфера. События нужны, чтобы создавать ту атмосферу, в которой люди откроются и смогут впитать новое. Конечно, для этого события должны быть тщательно подобраны. «Жанна на костре» станет первой работой Ромео Кастеллуччи в опере в России. У нас было много общих планов, но до сих пор они срывались. Теперь, наконец-то, все складывается удачно, а в 2020 году мы будем вместе ставить большую оперу на Зальцбургском фестивале. «Иглы и опиум» - вещь лучшего периода Робера Лепажа, когда он заявил о себе таким, каким мы его знаем. Вживую сейчас подобного не увидишь. Будут особые sleep concerts, задуманные, чтобы исследовать творческое пространство сна. По-моему, Бретон, когда спал, вешал табличку на дверь: «Тишина! Поэт работает».
ЯТ Вы будете участвовать в этих исследованиях?
ТК Я каждый день в них участвую. Всегда сплю с музыкой.
ЯТ А на концерты придете - поиграть или полежать?
ТК Поиграть - нет. Там работают ребята, которые специализируются на этой теме, у них составлена особая программа, соответствующая фазам сна. А поспать, может быть, приду.
ЯТ Маркус Хинтерхойзер рассказал мне, что с 1994 года было только два дирижера, которым доверили играть в Зальцбурге все симфонии Бетховена, - Николаус Арнонкур и Пааво Ярви. В этом году вы станете третьим. Для вас это просто очередная серия концертов, или есть страх?
ТК Я много играл Бетховена в Европе, в том числе в Венском Концертхаусе. В год 250-летия со дня рождения Бетховена буду открывать официальные торжества в Бонне и в Вене. Поэтому мне не страшно. Страшновато играть все симфонии подряд. Я никогда этого не делал и вообще был не очень склонен к этой идее. Мы ведь будем еще и записывать все симфонии. В этом есть опасность, потому что каждая симфония Бетховена - отдельный мир. Я не согласен, например, выпускать CD с двумя симфониями. Потому что как композитор знаю: когда ты пишешь симфонию, ты бьешься головой об стену. Это процесс, который дается большой кровью. И когда ты исполняешь симфонию, надо воспринимать ее как нечто уникальное. А когда доиграл одну и начал другую, очень сложно сохранить точную идентификацию каждой.
ЯТ То есть у вас будет девять CD?
ТК Да.
ЯТ Несколько дней назад из Перми пришли очередные новости про строительство новой сцены театра: чиновники хотели остановиться на 5-м квартале, но теперь склоняются к микрорайону Разгуляй и говорят, что вы согласны.
ТК Я дал согласие строить сцену около завода Шпагина и речного вокзала. С площадью у памятника Татищеву кажется мне сомнительным вариантом. Выбирая место для театра, нужно понимать, что там будет через полвека. Если ты строишь театр в месте, которое уже плотно застроено и не будет развиваться, значит, ты не думаешь о будущем.
ЯТ Вы семь лет работали в Новосибирске, сейчас исполнится семь лет со времени переезда в Пермь. Сравните две эти семилетки.
ТК В Перми я сделал больше, потому что у меня здесь больше возможностей. В Новосибирске я был главным дирижером и пытался действовать из оркестровой ямы. Там тоже был беспрецедентный успех по количеству премьер и премий. Но сейчас как художественный руководитель я могу больше заниматься развитием, соединять паззлы. Конечно не без препятствий, но они связаны в основном с финансами.
ЯТ Те, кто критикует вас в Перми, говорят следующее: вы делаете прекрасные разовые проекты и на них забираете бо́льшую часть бюджета, а в остальное время театр сидит без денег с какими-то тухлыми спектаклями. Как вы на эту критику реагируете?
ТК Я как раз снял с репертуара эти, как вы называете, «тухлые» спектакли. И в этом меня часто обвиняют. Но те же люди, которые обвиняют, сами на них не ходили. Посещаемость театра с моего прихода выросла в два раза, доходы - тоже. Кто-то хочет повесить тряпку на стену и назвать это спектаклем - да, такой спектакль можно сделать очень дешево. На него никто не придет, зато он есть у тебя в репертуаре. Мы, кстати, выполняем госзадание по числу спектаклей, и на них полные залы. При этом нас официально приглашают в Экс-ан-Прованс как хедлайнеров, мы с 2017-го каждый год выступаем и будем выступать в Зальцбурге, Байройт вышел к нам с предложением ставить «Кольцо нибелунга» на вагнеровском фестивале.
ЯТ Серьезно?
ТК Да. Открыть город, который был закрытым очень много лет, для международного сообщества, чтобы люди пришли и начали развивать не только культуру, но и город через культуру, - это важная задача. Могу представить, что в Перми существуют зрители, которые были бы довольны рядовым дирижером, дешевыми постановками, средним качеством. Но мне это не все равно. А чтобы делать хорошие постановки, нужны деньги. У нас есть выбор: делать качественную продукцию и развиваться - или делать много дешевых проектов и ставить галочки. Но в зале все равно не будет больше людей, чем сейчас, потому что мы достигли потолка для Перми.
Как христианин скажу: когда видишь чей-то крест, нужно молиться и ждать Воскресения
ЯТ Сейчас многие мои и ваши коллеги живут с постоянной мыслью о процессе над Кириллом Серебренниковым и его соратниками. Кто-то считает, что нужно с удвоенной силой делать свое дело, а кто-то говорит, что нужно протестовать всеми силами, вплоть до остановки культурного процесса. Как вы для себя решаете этот вопрос?
ТК Кирилл находится в ужасном положении. Это какой-то большой крест. Как христианин скажу: когда видишь чей-то крест, нужно молиться и ждать Воскресения. Воскресение произойдет. Я считаю, что чем больше мы тратим время на репродукцию негатива без реального решения проблемы, тем меньшего мы добьемся. Если бы Кирилл во время ареста не творил, если бы его фильм не был показан на Каннском фестивале, если бы его театр остановил работу, было бы намного ужаснее, чем сейчас. Дай бог, чтобы даже в нынешнем чудовищном положении он нашел силы работать. Это единственное, что может залечить те невероятные раны, которые наносит человеку несправедливое обращение. Я считаю, что мы должны помнить об этом, молиться и надеяться, что все решится.
ЯТ Хочу расспросить про ваше ремесло. Как часто вы изучаете новые для вас партитуры?
ТК Каждый день.
ЯТ Вы читаете их за инструментом или внутренним слухом?
ТК Внутренним слухом. Я же занимаюсь везде, в том числе там, где нет инструмента. Уже лет 15 не пользуюсь фортепиано. Прибегаю к его помощи, только когда не могу что-то услышать.
ЯТ Как рождаются ваши звуковые решения? Константин Богомолов, например, говорит, что ему в процессе репетиций нужно поставить сцену, посмотреть на нее и, может быть, все переделать. То есть он не знает заранее, как ставить. А вы знаете, как играть?
ТК Да, к первой репетиции я точно знаю, чего хочу. Но в опере, когда работаешь с режиссером, иногда что-то переделываешь, чтобы целое стало гармоничнее. Питер Селларс, например, на первой же сценической репетиции спрашивает, что и как я слышу, как хочу фразировать. И начинает сочинять, опираясь на мою фразировку. Его постановки - это реакция тела и духа на музыку.
ЯТ Насколько рациональны ваши музыкальные решения? Вы больше доверяетесь интуиции или отталкиваетесь от изучения того, как было принято играть в ту или иную эпоху?
ТК Как было принято играть - такое же абстрактное знание, как сказать, что мы сейчас с вами в Амстердаме. Это большой город. А интуиция - это конкретизация знания. В византийской музыке записывалось очень мало нот - с надеждой на интуицию, благодаря которой человек восстановит недостающие элементы. Но даже в той музыке, где зафиксировано абсолютно все, интуиция - главный друг исполнителя. Если изучать какой-то язык без понимания условностей, скольжения, запаха этого языка, ты не сможешь свободно говорить на нем. Музыка - тоже язык. Она сама тебе диктует, как говорить.
ЯТ Вы работаете над дирижерской техникой перед зеркалом?
ТК Нет.
ЯТ А в студенческие годы работали?
ТК Да. Я тогда совсем по-другому дирижировал.
ЯТ А вообще часто смотритесь в зеркало?
ТК Пару раз в день - когда чищу зубы.
ЯТ Бывают ли у вас серьезные дирижерские ошибки? Скажем, неправильно показанное вступление.
ТК Бывают, конечно. Но настоящие ошибки дирижера - не чувствовать оркестр или партитуру. Дирижирование - это чувство, это духовный транспорт. Ты должен все время ощущать партитуру и то, как она сплетается с тобой. Все дирижеры делают ошибки, но, когда они происходят постоянно, это значит, что не хватает ощущения связи своего тела и интеллекта с оркестром.
ЯТ Понятно, что на уровне, на котором действуете вы, каждый проект обязан быть успешным. И внешне всё именно так: публика всегда в восторге, исключений не бывает. А внутри у вас есть понимание, какие ваши проекты успешны, какие нет? С музыкальной точки зрения.
ТК Конечно, не все удается. Причем это непредсказуемо. Я сейчас уже научился не делать ставки заранее. Кстати, когда не уверен в результате и задаешь себе много вопросов, получается лучше.
ЯТ Можете назвать один проект, который вы вспоминаете как неудачу?
ТК Надо подумать.
ЯТ То есть ничего конкретного не вспоминается?
ТК Бывает, что на гастролях с одной и той же программой сегодня концерт очень хороший, а завтра хуже. В таких ситуациях разница сильнее ощущается.
ЯТ Есть ли ныне живущие дирижеры, которых вы могли бы назвать для себя авторитетами, у которых хотели бы чему-то научиться?
ТК Я вообще могу учиться у всех дирижеров, у каждого вижу что-то хорошее.
ТК Очень многих уважаю и люблю, но авторитетов нет. И сам я не хотел бы быть авторитетом. Вижу дирижеров, которые копируют меня, вместо того чтобы развивать себя. Может быть, то, что в них есть, лучше, чем то, что они берут у меня. Просто они идут по легкому пути. Чем меньше авторитетов, тем лучше. Но я могу назвать около десяти прекрасных дирижеров, мощных, замечательных - и молодых, и постарше.
ЯТ Вы читаете статьи и отзывы о себе?
ТК Иногда читаю, иногда нет. Дело в том, что, когда рецензии несправедливы и написаны людьми, не знающими материал, мне досадно. С другой стороны, если обо мне хорошо пишут люди, не знающие материал, тоже досадно.
ЯТ Как вы общаетесь с обожателями? Что вы чувствуете, когда, скажем, очередная женщина подходит к вам и говорит, что вы бог?
ЯТ У вас есть внутри защита от испытаний «звездной» жизни?
ТК Я очень мучаюсь этим. Потому что это не мое. Когда появляется человек и делает свое дело с уверенностью, люди сначала возмущаются, потом привыкают, и им начинает нравиться. Те, кого вы называете обожателями, - это люди, которые не понимают, что я делаю. А настоящие обожатели - только музыканты моего оркестра, которые видят меня в деле. Они точно знают меня.
ЯТ То есть у остальных - симуляция любви? Любовь, чтобы любить, чтобы был кумир?
ТК Всем людям нужно любить. Нам нужен политик, который скажет вещи, которые мы хотели бы услышать. Нам нужна точка, в которую можно направить свое обожание. Но эта точка не имеет отношения к реальному человеку. Мы быстро создаем из живого человека образ, который можем уложить в свои представления. Я в этом пессимистичен. Очень хотел бы, чтобы были люди, которые реально понимают и любят меня. Потому что мне сильно не хватает любви в жизни. Но я отдаю себе отчет в том, что реально происходит.
ЯТ Вам попадались маньяки, которые угрожали, обещали покончить с собой?
ТК Да. Постоянно есть такое. К сожалению.
ЯТ Когда вы последний раз плакали?
ТК Вчера ночью.
ЯТ Скажете, от чего?
ТК Подумал о какой-то музыке.
ЯТ Когда вы последний раз ругались до крика?
ТК В феврале. Когда испытываю такие состояния, очень сильно себя не люблю.
ЯТ Скажите честно, вам бывает скучно во время работы?
ТК Бывает истощение, но не скука. Если скучно, зачем продолжать?
ЯТ Звучит логично, но, если человек изо дня в день работает над большим проектом, он же не может его бросить в момент скуки?
ТК Такого не бывает. Я же не работаю на заводе. Но вообще я очень боюсь скуки. Иногда смотрю на семейную пару с детьми: дети бегают, родители сидят и скучают. Мне страшно становится. Страшна непродолжительность счастья. У счастья очень ограниченные ресурсы, и через однообразие оно исчерпывается. Это страшно.
ЯТ В музыке такого не происходит?
ТК Слава богу! Влюбленность в музыке дает мне надежду на вечную влюбленность в жизни, потому что она не прекращается. Но в музыке ты сегодня любишь одно произведение, завтра другое, а в жизни должен быть с одним человеком. В этом сложность.
ЯТ То есть музыкант - Дон Жуан?
ТК Скорее Казанова, потому что тот действительно влюблялся, а Дон Жуан просто составлял список.
ЯТ Сейчас я перечислю семь смертных грехов, а вы скажете, какие из них имеют к вам отношение. Гордыня?
ТК Я сразу скажу: с гордыни начинаются все остальные грехи. Это то, с чем я борюсь. Стараюсь ограничить свою гордыню, быть смиренным. Это очень сложно дается людям, которые получили признание, а потом сталкиваются с серьезными проблемами. Например, у меня есть признание со стороны публики, но нет достаточных финансовых возможностей для воплощения многих замыслов. Я даю собственные деньги, чтобы делать постановки в Перми. В этот момент в душе возникает протест: а как же так? Почему меня не принимают, я же доказал! Проходишь пару раз через это и учишься понимать: надо делать то, что считаешь правильным, и ничего не ждать. Тогда становится легче. Потому что ничего хорошего в гордыне нет. А все остальные грехи - это вариации гордыни. Например, чревоугодие. Люди, которые едят много, ранены, у них раненое эго. Подсознательно они компенсируют едой то, чего в жизни не хватает. Это тоже от гордыни.
ЯТ А уныние?
ТК Уныние - это отсутствие веры. А отсутствие веры тоже связано с гордыней. Маленький человечек старается через гордыню себя утвердить. Психологи говорят: люди проявляют гордыню из-за того, что их не любят и они сами себя не любят. Они создают некий образ себя, чтобы другие полюбили этот образ, и тогда, может быть, они сами себя полюбят.
ЯТ А зависть вас посещает?
ТК Это ужасное чувство. Сейчас, к счастью, не посещает. Но я знаю, что это. В такие моменты я чувствую себя ужасно. Зависть - это не только когда ты завидуешь, но и когда ты делаешь так, чтобы тебе завидовали. Вообще все грехи, о которых мы говорим, мне знакомы.
ЯТ Вы боитесь смерти?
ТК Да.
ЯТ Сейчас хочу задать два трудноформулируемых, но важных для меня вопроса. Первый - о вашей музыке. Мне кажется, вы часто подчеркиваете крайние состояния, даете максимальный драйв, предельную энергию. А в самой музыке - скажем, Моцарта - я зачастую не слышу этой предельности, она звучит для меня мягче, объемнее, нежнее. Возможно, на вас подсознательно влияет контекст нашей эпохи, когда массовая культурная индустрия «трясет» человека, использует предельные эффекты, чтобы привлечь его. Есть ощущение, что вы хотите так же взять современного человека за жабры. И от этого что-то в музыке теряется.
ТК Нужно не подчеркивать крайности, энергию, драйв, о которых вы говорите, - а найти их. Если вы будете репетировать со мной и мы пройдем материал несколько раз, вы сами будете требовать этого драйва. Он идет от осознания материала. Энергия - это и есть жизнь музыки. Чтобы энергия пошла, нужно сыграть произведение сто раз. Тогда оно оживет. Музыка - это взаимоотношения между нотами, которые оживают и обретают интенсивность. В жизни есть интенсивность. Большинство исполнений и записей, которые мы привыкли слушать, это просто набор нот, мертвая музыка. Кстати, если вы посмотрите более внимательно, мой драйв больше связан как раз с нежной стороной. На самом деле я играю самого тихого Моцарта.
ЯТ «Самый тихий» - это ведь очень близко к «самому громкому». А середина для вас существует?
ТК А что значит середина? Это интересная дискуссия. У меня есть ответ, но я хочу от вас услышать, что такое середина? Mezzo forte?
ЯТ Ну, скажем, я сейчас кину в кого-то стакан - это будет крайнее состояние. Или уйду в медитацию на месяц - тоже крайность. А вот мы сейчас с вами просто сидим в кафе, возможно, ощущаем радость жизни, но не бурную, а спокойную.
ТК Вы очень четко описали, как кидаете стакан или уходите в медитацию, но никак не характеризуете середину.
ЯТ Конечно, ее сложнее охарактеризовать, потому что это сама материя жизни.
ТК А как она подается в музыке? Когда Моцарт пишет постоянно sforzando, subito forte, что я должен делать? Он так написал. Давайте будем наслаждаться жизнью и не делать sforzando, будем все ровно играть.
ЯТ Вы говорили, что у вас есть ответ. Это он?
ТК Нет, ответ такой. Если музыканты, которые работают со мной, услышат вас, они подумают, что вы что-то странное говорите. Потому что они привыкли так играть. Привыкли очень тщательно изучать материал и вслушиваться в его природу, немножко отступая влево или вправо, но оставаясь верными материалу. Не делать музыку, чтобы наслаждаться жизнью, а делать музыку, чтобы вскрыть ее код. Сказать правду, которая в музыке заложена. Когда вы придете на нашу первую репетицию, вы услышите то, что хотите, - усредненное звучание. Потому что музыканты просто еще не успели считать все детали. Критики часто пишут, что у меня стремительные темпы и сильные контрасты. На самом деле, если посчитать по метроному и по децибелам, выяснится, что у меня не самые быстрые темпы и не самые мощные контрасты. Но кажется, что так. Потому что вскрыта внутренняя энергия материала. Я профессионал, я отдал этому делу жизнь, и я достаточно умный человек. Но, если не работать со мной и моими музыкантами каждый день и прийти в первый раз на концерт, покажется, что мы инопланетяне или сумасшедшие. Что мы играем, как нам пришло в голову. А если взять партитуру и прийти на репетицию, через три дня усредненность покажется вам пустой музыкой.
ЯТ То есть для вас не существует средних состояний? Если музыка звучит спокойно, без острых эмоций, вы чувствуете, что просто недоработали?
ТК Конечно, они существуют. Острые эмоции нужны в какие-то моменты. У меня не только острые эмоции, но вам вспоминаются именно они. Знаете, Арнонкур говорил, что я слишком быстро играю увертюру к «Свадьбе Фигаро». А он играл очень медленно и дирижировал на четыре, потому что там размер 4/4. Я тогда вспомнил историю, как Вагнер дирижировал «Фигаро» на четыре, и какой-то старичок ему сказал: «Маэстро, это неправильно. Я помню, что Моцарт дирижировал на два и очень быстро». Если играть медленно, теряется «фишка» увертюры: все думают, что там восемь тактов, а на самом деле семь. Квадрат из семи тактов.
ЯТ . Второй мой вопрос - про ваш образ. Образ гения, мага, человека модного и создающего моду, человека, который делает духи и устраивает ночные концерты для богатой публики, - вам нравится этот образ? Вы рады, что он привлекает к вам аудиторию?
ТК Я не создаю какой-то определенный образ. Я не делаю духи ради образа, я просто очень люблю духи. И я не зарабатываю на них. Вот в том, что я делаю и люблю, и заключается мой реальный образ. Это то, что я есть.
ЯТ То есть ваш публичный образ является продолжением внутреннего?
ТК У меня нет публичного образа. Какой я сейчас в разговоре с вами, таким же буду через десять минут. Публичный образ есть в голове у людей, которые смотрят на меня и интерпретируют.
ЯТ Ну хорошо, возьмем детали. Вы же не выйдете дирижировать в той одежде, в которой вы сейчас?
ТК Почему?
ЯТ Потому что за пультом вы всегда одеты в определенном стиле. И совсем не так, как одеваются академические дирижеры. Разве это не часть образа?
ТК Нет. Я вас так спрошу: может быть, это академические дирижеры входят в образ? Брюки, в которых я дирижирую, я надеваю каждый день. Вообще у меня очень простая одежда, ничего исключительного. Я ношу то, что мне нравится. А надеть фрак, бабочку, жилет - в этом намного больше неестественности, потому что люди, которые надевают этот костюм, не одеваются так в жизни, правда ведь?
ЯТ То есть вы хотите сказать, что ничего специально не делаете ради пиара?
ТК Отбираю фотографии, видео. Контролирую записи, которые выпускаю или решаю не выпускать. На этом кончается мой пиар.
ЯТ А обложка «Сноба» с фотографией топлесс?
ТК Фотография - это же искусство. Меня зовут на фотосессию, я иду и пробую что-то. А что плохого в той обложке?
ЯТ Я не про плохое. Вот духи вы делаете, потому что любите. А фотографируетесь полуобнаженным почему? Вы сейчас не такой, как на обложке.
Творчество, личная жизнь и биография дирижера Теодора Курентзиса вошла в историю мировой музыки. Его работы был и по достоинству восприняты не только российскими критиками, но и зарубежными.
Теодор Курентзис – это дирижер с мировым именем, его творчество настолько оригинальное и неподражаемое, что сложно найти человека, который смог бы повторить его действия. Он постоянно находится в поисках вдохновения, ищет что-то новое. Популярность пришла к нему не только из-за музыкальных достижений, но и во многом благодаря внешности. Привлекательный мужчина, когда появляется в публичном месте, сразу же становится заложником внимания различных репортеров и журналистов.
В настоящий момент он продолжает заниматься активной работой на территории Российской Федерации и радует слушателей своим дирижерством. Немалое количество проектов уже создано под руководством Теодора. Многие ждут, что в скором времени он займется чем-то новым и современным.
Детство и образование
Родился молодой талант в 1972 году, родной город – Афины. Греция стала для него местом творения многих новых произведений, здесь он получил свое образование и начал зарабатывать популярность. Еще с раннего возраста его отправили в музыкальную школу, где он постигал сразу же умение играть на фортепиано и скрипке. Уроки проходили довольно длительное время, но мальчику нравилось все это.
Можно сказать, что его уши с раннего возраста привыкли слушать классику. Уже тогда вместе с мамой он посещал театр, оперу, спектакли. Просыпаясь, Теодор слышал только звуки пианино, на котором играла мама. Конечно же, именно она и сыграла основное влияние на становление его таланта. О маме Курентзиса известно, что она в последствие стала проректором консерватории в Афинах.
Также в семье есть и второй сын, который сегодня проживает на территории Чехии, и связал свою жизнь также с музыкой. Что касается Теодора, то его достижениями можно только восхваляться. Уже в 15 лет он выпустился с факультета музыкальной теории консерватории в Афинах, и через 12 месяцев оканчивает другой факультет. Далее была работа над вокалом, также, которая проходила в Греции. Можно с уверенностью сказать, что мама и Афинская консерватория смогли воспитать по настоящему творческого и знаменитого человека.
Для многих не секрет, что в семье дирижера Теодора Курентзиса было двое детей, то есть еще есть брат, о котором много информации в Википедии. Молодые люди поддерживают семейные отношения, довольно часто встречаются друг с другом. Оба связали себя с музыкой, как и их мама.
В 1990 году под руководством Курентзиса появляется его первый камерный оркестр, этим событием он очень был доволен. Работа дирижером целых четыре года, предоставила ему колоссальный и невосполнимый опыт. На тот момент личная жизнь дирижёра Теодора Курентзиса совершенно не интересовала. Он посвятил себя полностью музыке. Работал над своим талантом и пытался добиться как можно больших высот. В общем, у него это получилось, но не так как он мечтал. В дальнейшем его ждал длительный переезд в Россию, где он остался навсегда.
Парень понимал, что для того чтобы стать знаменитым, ему нужно работать над собой, получать дальше образование.
Закрывая свой камерный оркестр, он отправляется в Санкт-Петербург, здесь с легкостью поступает на обучение в лучшую консерваторию России. Вместе с именитым учителем Ильей Мусиным продолжает работать и развиваться.Именно благодаря этому человеку, Теодор смог создать в себе ту «изюминку», которой ему совершенно не хватало. Что касается самого Курентзиса, то он очень сильно привязался к русской музыке, мечтал остаться на долгое время в России.
Во время обучения Теодор успел поработать во всех известных Петербургских оркестрах. Его имя довольно часто звучало и на афишах. Для многих не секрет, что именно музыкальная семья Теодора Курентзиса помогла стать ему столь известным дирижёром. О своих планах музыкант рассказывает очень часто, так как любит делиться хорошими новостями.
Карьера
В общем, по окончанию консерватории начинает поиски работы не в Греции, а именно в России. Его сразу же принимают в оркестр «Виртуозы Москвы», с которыми отправляется в тур по Соединенным Штатам Америки, работал с большим симфоническим оркестром Чайковского. Было очень много оркестров, с которыми ему удалось поработать, не только в России, но и в Греции, на Западе, в Восточной Европе.
Невозможно перечислить количество фестивалей и конкурсов, которые посетил Теодор. Москва, Лондон, Майями и другие города слышали работу Курентзиса во всех ее красках. Практически за 20 лет плодотворной работы, было сыграно несколько десятков различных мировых и российских произведений. Немалое количество современных работ попадали к Теодору.
В 2009 году Теодор Курентзис становится именно той личностью, которую рады видеть в любое время в стенах Большого театра. Через два года многие узнали, что он стал главным дирижером, самого крупного театра оперы и балета в городе Пермь. На самом деле многие говорят что именно за счет того, что личная жизнь у Теодора Курентзиса свободная, у него получается так плодотворно работать.
Были работы и в других российских городах. Зная о его таланте, многие художественные руководители, приглашали его ставить балеты и оперы. Одни из самых интересных работ того времени «Поцелуй феи», «Аида». Можно отнести данные постановки к его «сибирской» карьере, о которой он довольно часто вспоминает. Все это не могло пройти просто так, поэтому молодого Теодора Курентзиса приглашают на должность дирижера Новосибирского театра оперы и балета. Практически семь лет отдал Теодор, данному учреждению, на его постановки приходили многие зарубежные специалисты в области музыки, критики и уходили все только в восторге.
Оркестр Musica Aeterna Ensemble и камерный хор New Siberian Singers появились как раз во время его работы дирижером в Новосибирске. Сам дирижер очень сильно увлекся русской музыкой, российской классикой. Данные музыкальные объединения стали известны по всему миру. Поездки с выступлениями в различных городах, приносили необычайный успех. Были и награды с международных фестивалей и конкурсов. Награды Теодора Курентзиса можно перечислять очень долгое время, он пять раз удостаивался «Золотой маски», получал премии за заслуги в области искусства.
Работа на территории Российской Федерации продолжается до сих пор. Сам Теодор не раз говорил, что останется здесь навсегда. Его влечение к русской музыке, фольклору настолько пронзительное, что сложно найти иностранца, у которого были бы такие же чувства.
В будущем Курентзис собирается заниматься только своими личными проектами, так как любит работать свободно без ограничений и рамок. Но СМИ интересует его личная жизнь и отношения с женщинами, поэтому об этом пойдет далее речь.
Личная жизнь
Любой читатель в первую очередь интересуется личной жизни своего любимого актера, певца или знаменитости. Теодор Курентзис – это человек, который известен только в определённых кругах людей, поэтому не многие знают о его отношениях, семье и детях. Его открытость перед камера, довольно интересные интервью, можно назвать одними из самых лучших. Он никогда не скрывает свои планы на будущее, а наоборот подготавливает публику к тому, что будет. Но вот личная жизнь всегда оставалась за каким-то занавесом.
Сегодня можно с уверенностью сказать, что он был женат на балерине Юлии Махалиной. Еще в начале своей карьеры, в Санкт-Петербурге, он познакомился с ней на работе в Мариинском театре, пара сразу же начала встречаться и строить планы на будущее. Можно сказать, что именно благодаря Юлии, Теодор стал известен в России. Махалина работала с большим количеством известных людей, на тот момент о ее таланте гремела вся страна. В общем именно продвижение по карьерной лестнице получилось за счет связей девушки. Несмотря на все стремления Юлии, брак распался, о причинах этого краха никто ничего не знает. Что сегодня с личной жизнью у Теодора Курентзиса неизвестно.
В 2014 году он стал полноправным гражданином Российской Федерации. Не раз в своих интервью рассказывал, насколько ему полюбилась эта страна. Возвращаться работать в Грецию не собирается, так как его полностью все устраивает. Для него главным является именно создание такой музыки, которая будет интересна молодёжи, без барьеров и ограничений. Вследствие всего этого, Теодор Курентзис совершенно перестал ходить на чужие выступления, концерты, так ка считает, что это полностью мешает совершенствоваться и развиваться в мире полном свободы. Пока что жениться, не собирается, но хотел бы уже создать семью и завести детей.
В настоящее время семья Теодора Курентзиса проживает в Греции, брат живет в Праге. Несмотря на все это они очень часто видятся.
Его любовь к близким, проявляется во всех поступках, что является немаловажным показателем для артиста. Работа дирижером стала частью жизни, о которой он думает постоянно и не собирается останавливаться на достигнутом.
