Сейчас, когда не сделана даже точная опись кумулятивных сказок, а часто они не осознаются как особый разряд, проблематика кумулятивной сказки еще не может быть разрешена с достаточной полнотой. Принцип кумуляции ощущается как реликтовый. Современный образованный читатель, правда, с удовольствием прочтет или прослушает ряд таких сказок, восхищаясь, главным образом, словесной тканью этих произведений, но эти сказки не соответствуют нашим формам сознания и художественного творчества. Они – продукт более ранних форм сознания. Мы имеем расположение явлений в ряд, где современное мышление и художественное творчество уже не стало бы перечислять всего ряда, а перескочило бы через все звенья к последнему и решающему. Подробное изучение сказок должно показать, какие именно ряды здесь имеются и какие логические процессы им соответствуют.
Примитивное мышление не знает пространства как продукта абстракции, оно вообще не знает обобщений. Оно знает только эмпирическое состояние. Пространство и в жизни, и в фантазии преодолевается не от начального звена к конечному, а через конкретные, реально данные посредствующие звенья. Нанизывание есть не только художественный прием, но и форма мышления, сказывающаяся не только в фольклоре, но и в явлениях языка. В языке этому соответствовала бы агглютинация, т.е. название без флексий. Но вместе с тем сказки показывают уже и некоторое преодоление этой стадии, ее художественное использование в юмористических формах и целях.
Кумуляция как явление свойственна не только кумулятивным сказкам. Она входит в состав других сказок, например, сказки о рыбаке и рыбке, где нарастающие желания старухи представляет собой чистую кумуляцию. Кумуляция входит в систему некоторых обрядов, отражая все тот же способ мышления через опосредствующие звенья.
Вторая проблема, поставленная братьями Гримм – происхождение сказки. Эта проблема занимает науку до сих пор.
Таким образом, основная заслуга братьев Гримм состоит в новой, собственно научной постановке вопросов изучения сказки. И вопросы ими не только ставились, но и решались. Братья Гримм были не столько фольклористами, сколько филологами, лингвистами.
Проблема сходства сказок решается также как проблема сходства языков, т.е. утверждением о существовании некоей прародины европейских языков, в которой жил единый народ, говоривший на одном языке. Путем постепенного расселения и оседания образовались отдельные народы, говорившие уже каждый на своем языке.
Другой вопрос, вопрос о происхождении сказки, был более труден для разрешения, и нельзя было опираться на данные лингвистики. Братья Гримм утверждают религиозное происхождение сказки. То, что сейчас до нас дошло как сказки, в эпоху индоевропейского единства было мифом. Наука еще не располагала достаточными средствами для того, чтобы установить, каков был характер этого мифа.
Так как целью нашей работы является рассмотрение кумулятивных сказок, то приведем некоторые примеры таких сказок, взятых из «Сказок братьев Гримм».
Первый пример, который мы рассмотрим – сказка “Der gjldene Schlüssel” («Золотой ключ»).
Пример кумуляции здесь следующий: описано действие из бытовой темы – Zur Winterzeit, als einmal ein tiefer Schnee lag, musste ein armer Junge hinausgehen und Holz auf einem Schlitten holen. – зимой, когда лежал глубокий снег, бедный юноша вышел из дома, чтобы нарубить дрова. Подобное действие имеет прямое отношение к жизни. Далее происходит прямое нанизывание событий. Юноша находит ключ, ищет к нему замок. Wo der Schlüssel wäre, müsste auch das Schloss dazu sein. И, наконец, находит. В данном случае строится цепь из замков, среди которых юноша ищет подходящий под найденный ключ. Что еще отличает данную кумулятивную сказку, так это простота изложения.
Другим примером кумулятивной сказки может служить сказка “Die Brautschau” – дословно «Выбор невесты». В данном случае тоже рассматривается житейская тема. Происходит нанизывание событий. Жених выбирает себе жену из трех сестер, примеряя каждой из них кольцо. Которой оно подойдет, та и будет его женой. В данном случае происходит последовательное «прилипание» людей друг к другу. Т. е. Одну сестру сменяет вторая, вторую – третья.
Еще один пример: сказка «Der Fuchs und das Pferd» – «Лиса и лошадь». Здесь, кроме житейской темы: “Es hatte ein Bauer en treues Pferd, das war alt geworden und konnte keine Dienste mehr zu tun” – «У одного крестьянина была верная лошадь, которая постарела и не могла больше выполнять свою службу»; затронута еще и тема животных, что тоже является разновидностью кумулятивной сказки.
“Der Hase und der Igel” – «Заяц и еж» – пример кумулятивной сказки о животных. Кроме того здесь происходит нанизывание событий: встреча зайца и ежа в лесу, затем устроенные между ними соревнования в быстроте, и, как финал, комический конец – быстрый заяц остается проигравшим.
“Das Lügenmärchen” – «Сказка – выдумка». Прямой пример нанизывания событий и действий. Преподносимых автором в форме выдумки. Наблюдается простота рассказа, в данной сказке наблюдается явление скороговорки. “Ein Frosch sass und frass eine Pflugschar zu Pfingsten…”. Что тоже является признаком кумулятивной сказки.
Все приведенные примеры являются яркими представителями кумулятивных сказок. Конечно, в немецких сказках не наблюдается такого нанизывания действий или людей как в русских народных сказках, например, «Репка», «Теремок», но все же подобные явления наблюдаются.
В Германии сказка воспринимается как символ глубочайшей мудрости. Утверждалось. Что сказка восходит к мифам о богах. Что можно проследить в творчестве братьев Гримм. Во многих сказках затронуты божественные и сверхестественные темы и явления. «Сказка об одиноком мальчике», «Посланники смерти» и т.д. Братьями Гримм по крупицам собраны все данные, относящиеся к языческим культурам древних германцев. Что нашло свое отражение в творчестве братьев Гримм.
Комулятивные сказки.
Не очень обширный вид сказок, который обладает специфическими композиционными и стилевыми особенностями. По данным Проппа (русская сказка) в русском сказочном репертуаре можно насчитать около 20 разных типов кумулятивных сказок.
Основной их композиционный прием состоит в многократном,нарастающем повторении одних и тех же действий, пока созданная цепь не обрывается или же не расплетается в обратном, убывающем, порядке. Простейший пример- «Репка» кроме принципа цепи возможны и др принципы нарастания, ведущего к внезапной комической катастрофе. Отсюда и название: comulare- нагромождать,увеличивать.
В нагромождении и состоит весь интерес сказок: в них нет интересных сюжетных событий,наоборот событие ничтожно,и эта ничтожность всегда в комическом контрасте, ибо влечет за собой катастрофу. Разбилось яичко- горит вся деревня.
Композиция проста:
Экспозиция. Состоит из обычного события или жизн ситуации. Разбивается яичко. Баба печет колобок. Не назвать даже завязкой, ибо не видно, откуда развивается действие. Оно развивается неожиданно, и в этом весь эффект. Способы соединения цепи с композицией достаточно разные. Репка и Теремок. В первом случае цепь мотивированна, во втором- необходимости в приходе новых зверей нет.
Принципы, по кот наращивается цепь, тоже очень разные. Отсылка, пожирания (глиняный паренек), угроза пожирания (колобок), ряд обменов(за курочку уточку), последовательное появление непрошеных гостей(теремок), создание цепи из человеческих тел или тел животных(репка)
Также к кумулятивным относятся сказки, построенные на различных видах комических, бесконечных диалогов.
Два стиля кумулятивных сказок:
1.Одни рассказываются эпически, спокойно, медленно, как и всякие другие сказки.
2.нагромождению и нарастанию способствует нагромождение слов. Их называют формульными
Вся прелесть этих сказок в повторениях. Весь их смысл в красочном исполнении. Оно требует мастерства: иногда приближается к скороговоркам, иногда сказки поются. Эти особенности делают их любимыми детьмиJдетским жанром.
Сказки о животных.
Сказки волшебные и кумулятивные выделены по принципу структуры. Сказки о животных- по действующим лицам.
Вообще все спорно, ибо сказки о животных могут быть отнесены и к кумулятивным(за курочку уточку), и к волшебным(волк и семеро козлят) в некоторых случаях.
Сказки о животных условны еще и потому,что животные и человек взаимозаменяемы. «кот,петух и лиса» такое же начало, как в сказке «баба-яга и жихарь»
Под сказками о животных будут подразумеваться такие сказки, в кот животное является основным объектом или субъектом повествования. Есть сказки, где присутствуют и животные, и люди. Но нужно различать, кто из героев в центре повествования, а кто второстепенен. Лиса, ворующая рыбу, а не мужик. Волк у проруби, а не бабы.
Нужно помнить, что такие сказки имеют мало общего с действительностью, т.е они не отображают природных повадок животных. Животные- условные носители действия. Сказки о животных должны быть признаны фантастическими.
Русская сказка о животных отличается не только самобытностью репертуара,но и особым характером. Наши звери живут в берлогах и не в такой степени отражают быт человека, как западные. Производят впечатление большей непосредственности.
В сказках о животных не установлено единства композиции: они разнообразны. Они строятся на элементарных действиях. (вредный совет)
Изучение композиции обнаруживает два типа сказок:
Законченные,цельные, с определенной завязкой, развитием и развязкой. Они представляют собой сказочные типы в общепринятом смысле этого слова. Лиса и журавль.
Большинство же не обладает сюжетной самостоятельностью.
Есть сюжеты, кот никогда не рассказываются отдельно. Лиса и волк с прорубями. Эта соединяемость- внутренний признак животного эпоса, не присущий иным жанрам.
Домашние животные- нечастые герои сказок. Если они появляются, то в соединении с лесными, а не как самостоятельные персонажи. Это позволяет предположить древнее происхождение сказок о животных. Пропп(русская сказка)
ВОПРОС 22. общая характеристика устного несказочной прозы. Понятие устного нарратива.
Меморат- быличка
Фабулат- предание, бывальщина
свидетельство
Термином «фольклорная несказочная проза» обозначается широкий круг устных рассказов, в англоязычной научной традиции называемых legends. Это предания, легенды и мифологические рассказы, а также такие специфические повествовательные жанры как рассказы о снах, скептические истории (disbelief stories), современные городские легенды.
Произведения фольклорной несказочной прозы, с точки зрения народа, важны как источник информации, а в отдельных случаях как назидание и предостережение.Следовательно познавательная и дидактическая функции преобладают над художественной.
Несказочная проза отличается от сказок: ее произведения приурочены к реальному времени и местности,и лицам. Для несказочной прозы характерны невыделенность из потока обыденной речи, отсутствие специальных канонов.. в целом свойственна стилистическая форма эпического повествования о достоверном: старики говорили… моя мама рассказывала…вот в нашей деревне у одной женщины…
Важный признак несказочной прозы-сюжет, содержание. Обычно сюжеты одномотивные, рассказаны могут быть как сжато, так и подробно.
Жанры: предания, легенды, былички и бывальщины. Проблема разграничения жанров сложная. Гибкость произведений. Размытость жанровых границ приводила к взаимодействиям со сказками и между собой. Один и тот же сюжет мог принимать разные формы, выступая в виде былички, легенды, предания или сказки. Неслучайно они часто публиковались в сборниках со сказками.
На сегодняшний день в фольклористке действует общепризнанная система жанров несказочной прозы, сохраняющая в своей основе тематический принцип. В ней выделяются следующие тематические (жанровые) группы: легенда, предание, быличка, бывальщина, сказ, слухи и толки. Веселова.
Сближение народной несказочной прозы и детских страшных историй не случайно. И те, и другие сформировались "под влиянием представлений о взаимопроницаемости двух миров, "того", параллельного, <…> и "этого", населенного людьми, которым также при определенных условиях удается преодолеть границы иного мира и даже возвратиться из него. Причем эманациями мифического существа, заключающего в себе магическую и некую энергетическую силу, или же знаками-символами его локуса могут служить в "этом" мире вполне материальные вещи, содержащие в себе, однако, ту или иную духовную субстанцию" [Криничная
Понятие устного нарратива.
Нарратив - история (рассказ), исторически и культурно обоснованная интерпретация некоторого аспекта мира с позиции некоторой человеческой личности
устный нарратив-рассказ от первого лица о событиях, произошедших с самим рассказчиком или с кем-либо из его знакомых (personal experience stories, или истории личного опыта), выполненный для определенной аудитории., подобные рассказы являются одной из самых распространенных форм вербальной межличностной коммуникации, встречающейся на самых разнообразных уровнях общения, в самых разнообразных ситуациях.
И.С. Веселова.
Устный рассказ рассматривается как совокупность трех компонентов. Во-первых, как материальный объект - вербальный текст, имеющий начало и конец, внутреннюю структуру. Во-вторых, как акт межличностного общения (рассказчик и слушатель со своими целями и задачами). В-третьих, как информация (знание), транслируемая собеседнику.
Устный рассказ представляет собой вербальную форму трансляции общего знания, т.е. фольклорное по своей природе высказывание. Будучи фольклорным текстом, он отвечает таким качествам как повторяемость, вариативность и безавторство.
Повторяемость устных рассказов несомненна. Преамбулой текстов служит отсылки к его регулярному воспроизведению: "Мне мама рассказывал…", "Дедушка говорил…", "Мы любим вспоминать.." и пр. Таким образом, судя по этим ссылкам, даже при отсутствии материальных фиксаций одного и того же текста в разных ситуациях, можно говорить о его повторяемости.
Вариативность текста есть следствие спонтанного его воспроизведения. На изменение текста реагируют осведомленные слушатели: "В прошлый раз ты не так рассказывал…", "А ты помнишь, там еще …" и пр. Вариативность прослеживается при наличии записей устной беседы и письменных текстов (в мемуарах, письмах).
Единицей, которой оперируют все определения нарративов, является событие. Как уже говорилось, событием называется любое нарушение нормального течения жизни ("событие есть пересечение семантической границы" - Ю.М. Лотман). Для устного рассказа характерно неразличение события жизни и события текста, поскольку текст присвоил себе право называть событие событием. "Пока происшедшее не получило названия, оно не может быть идентифицировано как событие" . Поскольку понятие события тесно связано с нормой, оно социально. В зависимости от того, каков характер нормы социума, событиями в нем будут считаться совершенно разные происшествия, и идентифицироваться тоже будут по-разному. Так, атеист не заметит капли влаги на иконе, а для верующего мироточение будет событием, называемое "чудом".
Следующим этапом формирования устного рассказа является связывание событий в сюжет. Одним событиям придается в тексте значение начала (завязки), другим - финала сюжета. Концепт сюжета в нарратологии связан с фигурой героя. Цели, задачи и желания, потребности героя оформляют начало повествования, а их реализации/нереализация составляет его финал. Недостача и ее восполнение - вот начальная и конечная точка движения героя. Героецентричность лежит в основе классических определений сюжета (В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, Ю.М. Лотман). В то же время большая часть устных рассказов отличается пассивностью человека, события в них происходят вне воли человека. Человеку, в лучшем случае, предназначена роль интерпретатора. Таким образом, выделяются сюжеты с активным героем и сюжеты с пассивным героем (основным персонажем). В текстах с пассивным героем современных устных рассказов движение сюжета связано со способом интерпретации событий, выстраиванием их в причинно-следственные отношения. Человек обращает внимание на событие, нарушающее течение обычной жизни. Случайное нарушает равновесие мироустройства, восстановить которое можно объяснив его, т.е. придав статус закономерного. Таким образом, имеющемуся финалу подбирается в прошлом причина (завязка).
1. К причинно-следственным относятся тексты с пассивным героем, ретроспективно связывающие события: от финального события-следствия к инициальному событию-причине.
2. "Неоконченные" нарративы - тексты по своей структуре, связанные с причинно-следственными: имеется событие, чреватое интерпретацией, но следствие или причина лишь подразумеваются. Эти тексты могут быть свернутым в формулу "напоминанием" о легенде или предании (этиологические формулы) - тогда опускается причина
3. Повествования с активным героем построены по классической сюжетной схеме, основанной на действиях героя, преодолевающего "семантическую границу" (этот способ связывания событий в дальнейшем называется "героецентрическим"). Основную конструктивную задачу выполняет семантически пограничная ситуация. Поскольку действующим лицом является человек, то и события располагаются в сфере "юрисдикции" человека: на-пример, этического выбора или преодоления социальных, идеологических, бюрократических преград. Подобные сюжеты ориентированы на литературу и склонны к домыслу: это - исторические предания, близкие к историческому анекдоту, байки.
Связкой в устных рассказах с активным героем является герой-действователь. Он нарушает, по определению Ю.М. Лотмана, семантическую границу, разделяющую пространство текста на два семантических подпространства. В классических фольклорных текстах это определение имеет прямое значение: пространство текста действительно делится на чистое и нечистое, свое и чужое. В текстах современных баек и исторических преданий, семантическое пространство имеет метафорическое значение. Граница чаще лежит не в реальных пространственных координатах, а в области этических или культурных императивов.
В причинно-следственных текстах сюжетной связкой событий служит способ интерпретации, мировоззренческая установка рассказчика. Его основой может быть этическое правило, представление о причине появления каких-либо объектов действительности - этиология, верования и приметы и пр. Связка фокусирует семантическое значение рассказа. Жанровый регистр рассказа зависит от характера связки. Вера в Божественное провидение и промысл интерпретируют события в чудесах, представление о существовании иных миров - рассказы об НЛО, полтергейсте и пр., вера в ведьм - истории о сглазе и порче
Ситуация рассказывания . Рассказывание историй происходит во время разговора, или налаженного "коммуникативного коридора" (термин С.Б. Адоньевой). Рассказывание вообще, а тем более рассказывание фольклорных историй, есть не только сообщение информации, но и манифестация своего жизненного credo. Обмен рассказами демонстрирует высокую степень открытости собеседников. Разнообразным ситуациям межличностной коммуникации (семьи, молодежной "тусовки", встречи одноклассников, распития пива в пятницу вечером и пр.) соответствуют специфические темы разговоров и репертуар нарративов.
Роли участников (ведущий, поучающий, внимающий) зависят от половозрастного и социального статуса собеседников.
На всех уровнях анализа были выявлены дифференциальные признаки текстов:
по характеру действователя - с активным и пассивным героем,
по способу связывания событий в тексте - причинно-следственные, "героецентрические",
по характеру сюжетной связки - этической, мифологической, религиозной,
по дейктической направленности пространственно-временных отношений текста - личный и общественный хронотоп,
по степени достоверности текста - строгой достоверности, нестрогой достоверности,
набору функций,
которые в совокупности использовались в определении отдельных жанровых комплексов устных рассказов. При этом под "жанром" понимается не только тематическая или стилистическая общность текстов, но группа текстов, объединенная общностью синтагматических, семантических и прагматических характеристик (что, как и зачем). Таким образом, в результате диссертационного исследования стало возможным более четко определить отдельные жанровые комплексы (в качестве обозначений этих комплексов употреблены уже устоявшиеся в фольклористике термины).
Былички (мифологические рассказы) - тексты причинно-следственного типа с мифологической сюжетной связкой, личным хронотопом, строгой или нестрогой достоверности, со следующим возможным набором функций: идентификационной, дидактической, регулятивной, ориентационной, психотерапевтической.
Предания - тексты причинно-следственного типа с мифологической или этической сюжетной связкой, общественным хронотопом, строгой или нестрогой достоверности с возможными функциями: идентификационной, дидактической, регулятивной, ориентационной, информационной.
Чудеса (легенды) - тексты причинно-следственного типа сюжета с религиозной (христианской) сюжетной связкой, личным или общественным хронотопом, предпочтительно строгой достоверности, с идентификационной, дидактической, регулятивной, ориентационной, психотерапевтической функцией.
Слухи - тексты причинно-следственного типа сюжета с мифологической или этической связкой связкой, предпочтительно общественным хронотопом, нестрогой достоверности, с регулятивной, психотерапевтической, прогностической, информационной функцией.
Байки (исторические анекдоты) - тексты с активным героем с этической сюжетной связкой, общественным хронотопом, предпочтительно нестрогой достоверности, с идентификационной, регулятивной, развлекательной функцией.
ВОПРОС 23. мифологические персонажи устной прозы, отражение в ней традиционного мировоззрения.
В каждой науке есть маленькие вопросы, которые, однако, могут иметь большое значение. В фольклористике один из таких вопросов - это вопрос о кумулятивных сказках.
Относительно того, какие сказки называть кумулятивными, до сих пор царит разнобой. А. Аарне этого термина не применял l , H. П. Андреев, переводя на русский язык указатель Аарне, внес от себя один сводный тип, озаглавив его так: «Кумулятивные (цепные) сказки разного рода» (Андр. 2015 I). Указано всего три примера, причем ссылок на великорусские сборники нет. Андреев не видел русских кумулятивных сказок.
В указателе С. Томпсона (1928) для кумулятивных сказок предусмотрено уже 200 номеров (2000 - 2199, Cumulative Tales). Не все номера действительно заполнены, указано 22 типа. Эти номера сохранены в последнем издании этого указателя, вышедшем в 1964 году. Здесь заполнены уже почти все предусмотренные номера (AT 2009-2075).
Указатель Аарне - Томпсона полезен как эмпирический справочник об имеющихся типах сказок. Вместе с тем, однако, он определенно вреден, так как внушает путаные и совершенно неправильные представления о характере и составе сказочного репертуара. Совершена элементарная логическая ошибка: рубрики установлены по не исключающим друг друга признакам, вследствие чего получается так называемая перекрестная классификация, а такие классификации в науке непригодны. Так, например, в числе волшебных предусмотрены такие сказки, как «сказки о чудесном противнике» _и «сказки о чудесном помощнике». Но как быть с теми сказками, в которых чудесный помощник помогает в борьбе с чу-
"Antti Aarne, Verzeichnis der Marchentypen, Helsingfors, 1911 (FFC№3).
242 Кумулятивная сказка
десным противником? Эта ошибка пронизывает собой весь указатель.
Появление в последних изданиях рубрики кумулятивных сказок вносит еще новый принцип: эти сказки выделены не по характеру действующих лиц, они выделены и определены по их композиции.
Полагаю, что в основу рубрикации и классификации сказок должен быть положен принцип определения сказок по их структуре. В книге «Морфология сказки» была сделана попытка выделить по структурным признакам разряд сказок, обычно называемых волшебными 2 . По этому же принципу можно выделить сказки кумулятивные. Кумулятивные сказки в последних изданиях каталога Аарне - Томпсона определены именно по характеру их структуры. Здесь нащупан правильный путь, но он только нащупан. Фактически вопрос о том, какие сказки назвать кумулятивными, остается неясным, и этим объясняется, что большое количество кумулятивных сказок распределено по другим разделам. Так, много кумулятивных сказок помещено в разряд сказок о животных, и наоборот: не все сказки, включенные в разряд кумулятивных, действительно к ним принадлежат.
Литература, посвященная кумулятивным сказкам, довольно велика, но общепринятого определения этого понятия нет. История изучения превосходно изложена в книге М. Хаавио 3 . Как велик, однако, еще разнобой в понимании сущности этого вида сказок, видно хотя бы по статье А. Тейлора 4 . Автор говорит о кумулятивных сказках, что они возникают на основе кошмаров, виденных во сне 5 . И это - при огромной эрудиции автора в фактическом материале. Критиковать такую точку зрения нет необходимости.
Раньше чем начать изучение кумулятивных сказок, нужно дать хотя бы предварительное определение того, что под этим будет подразумеваться. Я, однако, не буду стремиться к абстрактным формулировкам, а попытаюсь дать более или менее точную характеристику этого жанра в пределах одной национальной культуры.
Если этот опыт окажется удачным, он может быть приложен к изучению творчества других народов, что создаст основу для всестороннего сравнительно-исторического изучения
2 В. Пропп, Морфология сказки, Л., 1928; изд. 2-е, М., 1969.
3 М. Haavio, Kettenmarchenstudien, Helsinki, 1929 (FFC № 88).
4 A. Taylor, Formelmarchen,- Handworterbuch des deutschen Mar-chens, Berlin - Leipzig, 1934, s. v.
5 Там же, стр. 166, 325.
Кумулятивная сказка 243
этого жанра и позволит несколько продвинуть вопрос о научной классификации и каталогизации сказок.
Основной художественный прием этих сказок состоит в каком-либо многократном повторении одних и тех же действий или элементов, пока созданная таким способом цепь не порывается или же не расплетается в обратном порядке. Простейшим примером может служить русская сказка «Репка» (на содержании которой можно не останавливаться). К этой сказке вполне применимо немецкое обозначение Ketten-marchen - цепные сказки. В целом, однако, это название слишком узкое. Кумулятивные сказки строятся не только по принципу цепи, но и по самым разнообразным формам присоединения, нагромождения или нарастания, которое кончается какой-нибудь веселой катастрофой. В английском языке они относятся к разряду formula-tales и именуются cumulative, accumulative stories, что связано с латинским словом си-mulare-накоплять, нагромождать, а также усиливать. В немецком языке кроме термина Kettenmarchen есть более удачный термин Haufungsmarchen - нагромождающие сказки или Zahlmarchen - перечисляющие сказки. Во французском языке они называются randounees (собственно «кружащие вокруг одного места»). Специальное обозначение для этих сказок выработалось не во всех языках. Приведенные примеры показывают, что всюду в разных выражениях говорится о некотором нагромождении. В разнообразном в своих формах нагромождении и состоит весь интерес и все содержание этих сказок. Они не содержат никаких интересных или содержательных «событий» сюжетного порядка. Наоборот, самые события ничтожны (или начинаются с ничтожных), и ничтожность этих событий иногда стоит в комическом контрасте с чудовищным нарастанием вытекающих из них последствий и с конечной катастрофой (начало: разбилось яичко, конец - сгорает вся деревня).
В первую очередь мы сосредоточим внимание на композиционном принципе этих сказок. Необходимо, однако, обратить внимание и на словесный наряд их, а также на форму и стиль исполнения. В основном можно наметить два разных типа кумулятивных сказок. Одни по образцу английского термина formula-tales можно назвать формульными. Эти сказки - чистая формула, чистая схема. Все они четко делятся на одинаково оформленные повторяющиеся синтаксические звенья. Все фразы очень коротки и однотипны. Сказки другого типа тоже состоят из одинаковых эпических звеньев, но каждое из этих звеньев может синтаксически оформляться различно и более или менее подробно. Название
244 Кумулятивная сказка
«формульные» к ним не подходит. Они рассказываются эпически спокойно, стилем волшебных или других прозаических сказок. Образцом этого вида кумулятивных сказок может служить сказка «Мена». Герой меняет лошадь на корову, корову на свинью и т. д., вплоть до иглы, которую он теряет, так что домой он приходит ни с чем (Андр. 1415, AT 1415). Такие сказки в отличие от «формульных» можно назвать «эпическими».
Нужно еще упомянуть, что формульные сказки могут принимать не только стихотворную, но и песенную форму. Такие сказки можно встретить не только в сборниках сказок, но и в сборниках песен. Так, например, в песенном сборнике Шейна «Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях...» (1898) есть песни, композиция и сюжет которых основаны на кумуляции. Их следует включить в указатели кумулятивных сказок. Здесь можно указать, что и «Репка» была записана как песня.
Композиция кумулятивных сказок независимо от форм исполнения чрезвычайно проста. Она слагается из трех частей: из экспозиции, из кумуляции и из финала. Экспозиция чаще всего состоит из какого-нибудь незначительного события или очень обычной в жизни ситуации: дед сажает репку, баба печет колобок, девушка идет на реку выполаскивать швабру, разбивается яичко, мужик нацеливается в зайца и т. д. Такое начало не может быть названо завязкой, так как действие развивается не изнутри, а извне, большей частью совершенно случайно и неожиданно. В этой неожиданности - один из главных художественных эффектов таких сказок. За экспозицией следует цепь (кумуляция). Способов соединения экспозиции с цепью чрезвычайно много. Приведем несколько примеров, не стремясь пока ни к какой систематизации. В упомянутой сказке о репке (Андр. 1960 *Д I) создание цепи вызвано тем, что репка сидит в земле очень крепко, ее невозможно вытащить, и зовут все новых и новых помощников. В сказке «Терем мухи» (Андр. *282) муха строит терем или поселяется в какой-нибудь брошенной рукавице или в мертвой голове и т. д. Но вот один за другим в нарастающем порядке величины являются звери и напрашиваются в избушку: сперва вошка, блошка, комар, затем лягушка, мышка, ящерица, далее - заяц, лисица и другие звери. Последним является медведь, который кончает дело тем, что садится на этот терем и всех раздавливает.
В первом случае («Репка») создание цепи мотивировано и внутренне необходимо. Во втором случае («Теремок») никакой логической необходимости в появлении все новых и но-
Кумулятивная сказка 245
вых зверей нет. По этому принципу можно бы различать два вида этих сказок. Преобладает второй - искусство таких сказок не требует никакой логики. Однако для установления видов кумулятивных сказок это различие не имеет существенного значения, и мы его делать не будем.
Принципы, по которым наращивается цепь, чрезвычайно разнообразны. Так, например, в сказке «Петушок подавился» (Андр. *241 I; AT 2021A) мы имеем ряд отсылок: петушок посылает курочку за водой к реке, река посылает ее предварительно к липе за листом, липа - к девке за нитками, девка - к корове за молоком и т. д., причем никакой логики в том, какие персонажи за какими предметами посылаются, нет: река, например, посылает за листьями и т. д. Логика здесь не нужна, и ее не ищут и не требуют. Другие сказки построены на ряде мен или обменов, причем мена может происходить в нарастающем порядке от худшего к лучшему или, наоборот, в убывающем - от лучшего к худшему. Так, сказка «За курочку уточку» повествует о том, как лиса за якобы пропавшую у нее курочку (которую она сама же съела) требует гусочку, за гусочку - индюшечку и т. д.- вплоть до лошади (Андр. 170, AT 170). Наоборот: в уже упомянутой сказке «Мена» обмен происходит от лучшего к худшему. Нарастающий обмен может происходить в действительности или о нем только мечтают. Мужик, прицеливаясь из ружья в зайца, мечтает, как он его продаст, как на вырученные деньги он купит поросенка, потом корову, затем дом, потом женится и т. д. Заяц убегает (Андр. 1430 *А). В западноевропейской сказке сходно мечтает молочница, неся на голове для продажи кувшин молока. Кувшин она роняет на землю, он разбивается, а вместе с ним разбиваются и все ее мечты (AT 1430). Целый ряд кумулятивных сказок построен на последовательном появлении каких-нибудь непрошеных гостей или компаньонов. К мужику или бабе в сани напрашиваются заяц, лиса, волк, медведь. Сани ломаются. Сходно: волк просит положить на сани лапу, другую, третью, четвертую. Когда он кладет в сани еще и хвост, сани ломаются (Андр. 158, AT 158). Обратный случай: назойливую козу, занявшую избушку зайчика, не могут выгнать кабан, волк, бык, медведь. Выгоняет ее комар, пчела, еж (Андр. 212).
Особый вид представляют собой сказки, построенные на создании цепи из человеческих тел или тел животных. Волки становятся друг на друга, чтобы съесть портного, сидящего на дереве. Портной восклицает: «А нижнему больше всех достанется!» Нижний в страхе выбегает, все падают (Андр. 121, AT 121). Пошехонцы хотят достать воды из колодца.
Кумулятивная сказка
На колодце нет цепи, они вешаются друг за друга. Нижний уже хочет зачерпнуть воды, но верхнему тяжело. Он на миг отпускает руки, чтобы поплевать в них. Все падают в воду (AT 1250).
Наконец, можно выделить особую группу сказок, в которых все новые и новые люди убиваются о пустяках. Разбилось яичко. Дед плачет, бабка воет, присоединяются просвирня, дьячок, дьяк, поп, которые не только подымают вой, но выражают свое отчаяние каким-нибудь нелепым поступком: рвут церковные книги, звонят в колокола и пр. Дело кончается тем, что сгорает церковь или даже вся деревня (Андр. 241 III).
Жалостливая девка идет к реке выполаскивать швабру. Глядя на воду, она рисует себе картину: «Если рожу сына - утонет». К ее плачу присоединяется баба, мать, отец, бабка и т. д. Жених покидает ее (Андр. 1450, AT 1450).
К кумулятивным сказкам можно причислить и такие, в которых все действие основывается на различных видах комических бесконечных диалогов. Примером может служить сказка «Хорошо да худо». Горох редок уродился-худо, редок да стручист-хорошо и т. д., без особой связи между звеньями (Андр. 2014).
Обладая совершенно четкой композиционной системой, кумулятивные сказки отличаются от других и своим стилем, своим словесным нарядом, формой своего исполнения. Надо, однако, иметь в виду, что по форме исполнения имеются, как указывалось, два вида этих сказок. Одни рассказываются эпически спокойно и медленно, как и всякие другие сказки Они могут быть названы кумулятивными только по лежащей в их основе композиции. Такова уже упомянутая нами сказка «Мена», которая обычно относится к новеллистическим, или сказка «За скалочку уточку», в указателях относимая к сказкам о животных. К таким же «эпическим» принадлежат сказки о глиняном пареньке, который все на своем пути съедает, о мечтательной молочнице, о цепи обменов от худшего к лучшему или от лучшего к худшему, упомянутые выше.
Другие сказки обладают типичной только для них и характерной техникой повествования. Нагромождению или наращиванию событий здесь соответствует нагромождение и повторение совершенно одинаковых синтаксических единиц, различающихся лишь обозначением все новых и новых синтаксических субъектов или объектов или других синтаксических элементов.
Присоединение новых звеньев в этих сказках происходит двояко: в одних случаях звенья перечисляются одно за дру-
Кумулятивная сказка 247
гим по очереди. Другой тип присоединения сложнее: при присоединении каждого нового звена повторяются все предыдущие. В качестве примера такого типа может служить сказка «Терем мухи». Каждый новоприбывший спрашивает: «Терем-теремок, кто в тереме живет?» Отвечающий перечисляет всех пришедших, т. е. сперва одного, потом двух, потом трех и т. д. В этом повторении и состоит основная прелесть этих сказок. Весь смысл их - в красочном, художественном исполнении. Так, в данном случае каждый зверь характеризуется каким-нибудь метким словом или несколькими словами, обычно в рифму (вошь-поползуха, блоха-попрядуха, мышка-норышка, мушечка-тютюрушечка, ящерка-шерошерочка, лягушка-квакушка и т. д.). Исполнение их требует величайшего мастерства. По исполнению они иногда приближаются к скороговоркам, иногда поются. Весь интерес их - это интерес к колоритному слову как таковому. Нагромождение слов интересно только тогда, когда и слова сами по себе интересны. Поэтому такие сказки тяготеют к рифме, стихам, консонансам и ассонансам, и в этом стремлении исполнители не останавливаются перед смелыми новообразованиями. Так, заяц назван «на горе увертыш» или «на поле сверстень», лисица - «везде поскокишь», мышь - «из-за угла хлыстень» и т. д. Все эти слова - смелые и колоритные новообразования, которые мы тщетно будем.искать в русско-иностранных словарях.
Такая словесная колоритность этих сказок делает их излюбленным развлечением детей, которые так любят новые, острые и яркие словечки, скороговорки и т. д. Европейские кумулятивные сказки с полным правом могут быть названы детским жанром по преимуществу.
Кумулятивными можно назвать только такие сказки, композиция которых сплошь основана на обрисованном принципе кумуляции. Наряду с этим кумуляция может входить как вставной эпизод или элемент в сказки любых других композиционных систем. Так, например, элемент кумуляции имеется в сказке о царевне Несмеяне (Андр. 559, AT 559), где пастух смешит царевну тем, что магическими средствами заставляет прилипать друг к другу все новых и новых животных и людей, образующих целую цепь.
Я не буду решать здесь проблему кумулятивных сказок исторически. Раньше чем делать такую попытку, необходимо дать научное описание материала не в пределах одной народности, а в пределах всего существующего международного репертуара. Следует подчеркнуть, что точное описание есть первая ступень исторического изучения и что пока не будет
248 Кумулятивная сказка
дано систематического научного описания жанра, не может быть поставлен вопрос об историческом и идеологическом изучении. Предсказывать способы и пути исторического изучения этих сказок я здесь не буду. Такое изучение может быть только межсюжетным и международным. Изолированное изучение отдельных сюжетов или групп их к надежным общим результатам не приведет.
Сейчас, когда не сделана опись кумулятивных сказок, а часто они даже не осознаны как особый разряд, проблематика кумулятивных сказок не может быть разрешена с достаточной полнотой. Принцип кумуляции ощущается нами как реликтовый. Современный образованный читатель, правда, с удовольствием прочтет или прослушает ряд таких сказок, восхищаясь, главным образом, словесной тканью этих произведений, но эти сказки уже не соответствуют нашим формам сознания и художественного творчества. Они - продукт каких-то более ранних форм сознания. Мы в этих повествованиях имеем некоторое расположение явлений в ряд. Подробное международное историческое изучение этих сказок должно будет вскрыть, какие именно ряды здесь имеются и какие логические процессы им соответствуют. Примитивное мышление не знает времени и пространства как продукта абстракции, как оно вообще не знает обобщений. Оно знает только эмпирическое расстояние в пространстве и эмпирический отрезок времени, измеряемый действиями. Пространство и в жизни, и в фантазии преодолевается не от начального звена непосредственно к конечному, а через конкретные реально данные посредствующие звенья: так ходят слепые, перебираясь от предмета к предмету. Нанизывание есть не только художественный прием, но и форма мышления вообще, сказывающаяся не только в фольклоре, но и на явлениях языка. Но вместе с тем сказка показывает уже и некоторое преодоление этой стадии.
Я перехожу к перечислению типов, имеющихся в русском фольклоре.
Перечисление это не преследует целей скрупулезной полноты. Цель нижеприведенного перечисления - оправдать высказанные теоретические положения и показать возможность расположения сказочного материала по типам композиции. В указателе Аарне сюжеты пересказываются как попало. Нужен, однако, не приблизительный пересказ, а нужно научное определение или сюжета или типа в результате анализа. Нуж-
Кумулятивная сказка 249
но выделение конструктивных элементов. Соответственно каждый устанавливаемый тип фиксируется следующим образом. Прежде всего формулируется экспозиция, т. е. начало, от которого нанизывается цепь. Определение экспозиции всегда укладывается в одно-два предложения (Дед посеял репку и т. д.). За ней следует кумуляция. Кумуляция вставляется нами в знаки повторения, заимствованные из нотописи (||: :||). Сцепление звеньев, как уже говорилось, может быть двояким: при включении каждого нового звена повторяются (рассказчиком от себя или действующим лицом сказки в форме пересказа или хвастовства) все предыдущие звенья. Схема такой кумуляции: а + (а + Ь) + (а + b + с) и т. д. В таком случае перед перечислением звеньев ставится слово respective (со- ф ответственно), что в данном, случае означает: «после того, как заново перечислены все предшествующие звенья» (образец: «Петушок подавился»). Другая форма последовательности проще: звенья следуют одно за другим без повторения предыдущих звеньев по схеме a + b + с и т. д. (образец: «Глиняный паренек»). Развязка обычно также у кла Д ыва ется в одно - два предложения. Есть и такие случаи, когда развязки нет совсем: последнее звено цепи одновременно служит концом сказки.
Между экспозицией и развязкой имеется соответствие - позитивное или негативное. Петушок подавился, он посылает курочку за водой; следует кумуляция. Развязка - курочка приносит воду и спасает петушка; или она опаздывает, петушок уже издох. Иногда цепь не разрывается, а расплетается звено за звеном в обратном порядке, после чего дается развязка. В таком случае пишется: обратный ряд. Иногда с концом цепи сказка не кончается. Следует другая сказка (механическое присоединение) или данная же сказка имеет продолжение (органическое соединение), большей частью также кумулятивное. Такие части повествования обозначаются римскими цифрами I, II, III и т. д.
Для ясности повторяю, что по стилю можно установить два вида: формульные и эпические. Для каждой группы сказок указываются сперва формульные, потом эпические. Я приведу образцы из составленного мною каталога.
Главная > СказкаДля кумулятивной сказки обязательно соединение однотипных сюжетных звеньев. Однако смысл сказки заключен не в самой ее композиции. Контраст причин и следствий, причудливость свя-зей и зависимостей, как правило, свидетельствуют об иронии. Шутливому замыслу соответствует и нарочитость складной речи в сказке. Фразы становятся предельно короткими и при своей однотипности обретают черты словесной формулы. В сказке «Ли-са, заяц и петух» зайцу, которого лиса выгнала из избушки, решаются помочь собака, медведь, бык, и каждый сначала спра-шивает у зайца, о чем он плачет. И каждому заяц одинаково рас-сказывает: «Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная, попросилась она ко мне, да меня и выгнала». Потом собака, а после нее медведь, бык идут к заячьей избушке и требуют: «Поди, лиса, вон!» А лиса каждому грозит одним и тем же: «Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по зако-улочкам!» Повторение звеньев сюжетной цепи сопровождается точным воспроизведением готовой словесной формулы. По ходу сюжетно-го развития к ней присоединяются все новые и новые подроб-ности. Заяц рассказывает медведю, что до него лису гнала собака, да не выгнала, а быку - что лису гнали собака, медведь. Петуху заяц тоже поведал обо всем случившемся и теми же словами, но перечисляются уже и собака, и медведь, и бык. Происходит нара-щение словесной формулы. На фоне этой однотипной речи персо-нажей вне шаблона звучит свободная речь петуха, который с криком «Кукареку!» трижды повторяет угрозу: «Несу косу на плечи, хочу лису посечи!» Только после этих слов следует преж-няя формула: «Поди, лиса, вон!» В словесную формулу облекались наиболее выразительные реплики сказочных персонажей. Словесные повторы нередко пре-вращались в присловья, которые вошли в нашу повседневную речь. Наиболее распространенным типом кумулятивных сказок иссле-дователи считают те, в которых содержится отсылка героев: пострадавший посылает кого-нибудь за помощью, первый встреч-ный отказывается помогать, отсылает ко второму, второй - к третьему и т. д. К этому типу относится сказка о петушке, подавившемся зерном. Следующий тип кумуляции основан на цепи эпизодов, в которых герои покушаются на жизнь других персонажей (съедают их). Сюда относятся «Колобок», «Глиняный парень» и т. д. Для третьего типа кумулятивных сказок харак-терны обмены: например, лиса требует взамен лычка ремешок, взамен ремешка курочку и пр. Действие в четвертом типе кумулятивных сказок основано на повторяющемся эпизоде, когда кто-либо просится в избу или, напротив, изгоняется из нее. Это - «Теремок» и уже названная «Лубяная и ледяная избушка» и др. Встречаются и другие типы кумуляции. Они подробно рас-смотрены в сборнике В. Я. Проппа «Фольклор и действитель-ность». Эта классификация полезна выделением типов сказок, однако ей присуще формальное понимание кумуляции как прин-ципа строения сказок. По мнению ученого, интерес кумулятив-ной сказки состоит в нагромождении эпизодов: «Они не содержат никаких интересных или содержательных «событий» сюжетного порядка». Это, однако, не так. Каждая кумулятивная сказка за-ключает в себе определенную мысль. Кумуляция - не бессодер-жательна. При разнообразии есть у всех кумулятивных сказок одно неизменное свойство - их педагогическая направленность. Сказки с повторами содействуют пониманию и запоминанию. По этой причине такие сказки о животных называются детскими: они отвечают духовным запросам ребенка. Во всех сказках о живот-ных вообще много действия, движения, энергии - т. е. того, что любят дети. Сюжет в сказке развертывается стремительно, быстро. Сломя голову бежит курица по воду: петух проглотил зерно и по-давился. Река воды не дала, просит дать ей листа с липки. Ку-рица - к липке, липка не дает, просит принести нитку от девуш-ки и т. д. В конце концов курица принесла воды, петух спасен, но скольким он обязан своим спасением! («Бобовое зернышко»). Пошел град - курица с петухом решили: «Палят, стреляют, нас убивают». Кинулись бежать, увлекая за собой всех встречных. Бегут не переводя духа, некогда даже ответить, почему бегут. Бежали до тех пор, пока не свалились в яму («Звери в яме»). Комическое содержание сказок о животных развивает у ребен-ка чувство реального и просто веселит, активизируя душевные силы ребенка. Однако сказки ведают и печаль. Как контрастны в них переходы от печального к веселому! Чувства, высказы-ваемые сказкой, столь же ярки, как и эмоции у ребенка. Ребенка может огорчить пустяк, но столь же легко его утешить. Плачет зайчик у порога своей избушки. Его выгнала коза-дереза- Неуте-шен он в горе. Пришел петух с косой: Я иду в сапожках, В золотых сережках, Несу косу - Твою голову снесу По самые плечи, Полезай с печи! Коза кинулась вон из избы. Радостям зайца нет конца. Весело и слушателю («Коза-дереза»). Резкое разграничение света и тени, положительного и отрица-тельного также в природе детской сказки. У ребенка никогда не возникает сомнения, как отнестись к тем или иным персонажам: петух - герой, лиса - коварная, волк - жадный, медведь - глупый, коза - лживая Это не примитивность подачи жизненного материала, а та необходимая простота, которая усваивается ре-бенком прежде, чем он будет готов воспринимать сложные вещи. Остается заметить, что сказки о животных в русском фоль-клоре исчисляются сравнительно небольшим числом сюжетов. Они занимают десятую часть сказочного репертуара. У некоторых других народов (у североафриканских племен, у народностей Австралии, Океании и Северной Америки) таких сказок значи-тельно больше. Было высказано предположение, что чем ниже народ стоит на ступенях общественного прогресса, тем больше у него этих, идущих из древности, фантастических рассказов. Та-кая теория, получившая распространение за рубежом, глубоко ошибочна: количественное богатство сказок о животных не зави-сит от стадии общественного развития народа, а объясняется своеобразием его исторического развития и художественной культуры. Сказки о животных у каждого народа несут печать той неповторимости, которая по большей части объясняется исто-рическим временем их возникновения как явления искусства. Так, по мнению специалистов, полинезийские сказки запечатлены осо-бенностями, которые уже отличают их от тотемных мифов. Эти сказки еще не приобрели тех нравоучительных тенденций, кото-рые характерны для творчества, когда оно сближается с басней. Русские сказки о животных возникли в другое историческое вре-мя, при других исторических обстоятельствах - отсюда и происте-кает их художественное своеобразие в содержании и формах. Глава пятая ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ Отличить волшебную сказку от других видов не всегда легко. Была попытка принять за глав-ное в волшебных сказках то, что «центральным субъектом повествования» в них сделан человек, а не животное. Но этим признаком как критерием пользоваться оказалось затруднительно, так как не выявлена специфика волшеб-ных сказок. Ни одна волшебная сказка не обходится без чудесного действия: в жизнь человека вмешивается то злая и губительная, то добрая и благоприятная сверхъестественная сила. Волшебная сказка изобилует чудесами. Здесь и страшные чудовища: Баба Яга, Кощей, огненный зтей; и чудесные предметы: ковер-самолет, шапка-невидимка, сапоги-скороходы; чудесные события: воскре-шение из мертвых, обращение человека в зверя, птицу, в какой-нибудь предмет, путешествие в иное, далекое царство. Чудесный_ вымысел -лежит в основах этого вида сказки. Надо понять проис-хождение этого вымысла.
Происхождение вымысла
Повествование о сверхъестественной силе в волшебных сказ-ках, казалось бы, должно привести к появлению в них мифиче-ских существ, характерных для русской демонологии: леших, полевиков, полудниц, водяных, русалок, домовых, овинников, баенников, гуменников, хлевников, клетников и прочих обитателей крестьянского двора и усадьбы. Однако в сказке почти нет этих существ, как нет и нечистой силы, олицетворенной в трясовицах, злыднях, кикиморах и в других злых духах. Если в волшебных сказках и встречаются иногда лешие, водя-ные, кикиморы, то потому, что они заменили настоящих персона-жей чудесного повествования. Так, например, в одном из вари-антов сказки «Морозко» вместо всесильного хозяина зимних стихий Мороза представлен леший, который одарил падчерицу всем, чего только могла пожелать крестьянская девушка. Мир волшебных сказок в генетическом отношении более древ-ний, чем развитое антропоморфное мышление, создавшее лешего и кикимор, русалок и трясух. В демонологических представле-ниях о лешем, водяном, злыднях и полуднице существует связь с природной основой. Образ лешего, несомненно, олицетворяет дремучую лесную глушь, образ водяного - опасные речные и озерные глубины, а полудница - дневной жар, который мог по-губить неосторожного человека. Жизненная основа волшебного сказочного вымысла иная. С демонологией вымысел русской волшебной сказки не связан. От демонологии ведет начало не сказка, а особый жанр народной устной прозы - быличка, не похожая на волшебную сказку. Имен-но здесь говорится о леших, домовых, водяных, разных злыднях, клетниках и овинниках. Большое количество образов волшебной сказки сложилось в глубокой древности, в ту самую эпоху, когда возникали пер-вые представления и понятия человека о мире. Разумеется, это не означает, что всякий волшебный вымысел берет свое начало из глубины веков. Многие образы волшебной сказки сложились в относительно недалеком прошлом. В каждую новую эпоху вол-шебная сказка располагала определенным фантастическим мате-риалом, который поколения передавали от старых людей, храня и развивая прежние устно-поэтические традиции. Из древней фантастики сказочники воспринимали то, что им было необходимо для создания новых сказок. Изменения в жизни трудящихся определяли форму изменения и дальнейшего развития фантастического материала. Фантастика позднейших сказок сохраняла в себе зерна фантастического вы-мысла сказок древнейших времен. В докладе на I Всесоюзном съезде советских писателей А. М. Горький, отстаивая материалистический взгляд на проис-хождение человеческой культуры, высказал мысль о том, что в фантастике волшебных сказок отразилась мечта первобытных людей, мысль давно исчезнувших поколений давно миновавших времен. Вот какой стариной веет от фантастики волшебных ска-зок! Что же в волшебной сказке принадлежит старине и что вошло в сказки последующего исторического времени? В традиционном произведении, передающемся из поколе-ния в поколение, всегда находится жизненный материал, менее остального подвергшийся влиянию новых исторических условий. Попытаемся установить древние пласты. Возьмем для анализа сказку «Белая уточка». Женился один князь на прекрасной княжне. Не успел с ней наговориться, не успел ее наслушаться, а уже надо расставаться. «Много плакала княгиня, много князь ее уговаривал, заповедовал не покидать высокого терема, не ходить на беседу, с дурными людьми не ватажиться, худых речей не слушать». Уехал князь. Заперлась княгиня в своем покое и не выходит. Долго ли, коротко ли, пришла к ней некая женщина. «Та-кая простая, сердечная!» - добавляет сказка. «Что, - говорит, - ты скучаешь? Хоть бы на божий свет поглядела, хоть бы по саду прошлась, тоску размыкала, голову освежила». Княгиня долго отговаривалась, не хотела слушать незнакомку, да подумала: по саду погулять не беда - и пошла. День такой жаркий, солнце палит, а вода «студеная», «так и плещет». Уговорила женщина княгиню искупаться. Скинула княгиня сарафан и прыгнула в во-ду, только окунулась, а женщина вдруг ударила ее по спине: «Плыви ты, - говорит, - белою уточкою». И поплыла княгиня утицей. Черное дело совершилось. Ведьма приняла образ княгини. Вернулся князь, не узнал обмана. Тем временем уточка нанесла яичек и вывела деточек, не утят, а ребят: двух хороших, а третьего - заморышка. Стали дети по берегу ходить да поглядывать на лужок, где стоял княжий двор. Говорит им мать-утка: «Ох, не ходите туда, дети!» Но они не послушались. Увидела их ведьма, зубами заскрипела. Позвала детей, накормила их, напоила и спать уложила, а сама велела разложить огонь, навесить котлы, наточить ножи. Спят старшие братья, а заморышек не спит. Ночью пришла ведьма под дверь и спрашивает: «Спите вы, детки, иль нет?» Заморышек отвечает: «Мы спим - не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати: огни кладут каленые, котлы висят ки-пучие, ножи точат булатные!» - «Не спят»,-решила ведьма. Пришла она в другой раз и задала тот же вопрос, слышит тот же ответ. Подумала ведьма и вошла. Обвела вокруг братьев мерт-вой рукой - и они померли. Утром белая уточка звала-звала детей: детки не идут. По-чуяло ее сердце недоброе дело, полетела она на княжий двор. Глядит - лежат ее дети рядышком бездыханные: «белы, как пла-точки, холодны, как пласточки». Кинулась к ним мать, броси-лась, крылышки распустила, деточек обхватила и завопила мате-ринским голосом: Кря, кря, мои деточки! Кря, кря, голубяточки! Я нуждой вас выхаживала, Я слезой вас выпаивала, Темну ночь недосыпала, Сладок кус недоедала! «Жена, слышишь, небывалое? Утка приговаривает», - обращает-ся князь к ведьме. «Это тебе чудится! Вели утку со двора про-гнать!» Ее прогонят, а она облетит да опять к деткам: Кря, кря, мои деточки! Кря, кря, голубяточки! Погубила вас ведьма старая, Ведьма старая, змея лютая, Змея лютая, подколодная; Отняла у вас отца родного, Отца родного - моего мужа, Потопила нас в быстрой реченьке, Обратила нас в белых уточек, А сама живет - величается! «Эге!» - подумал князь и велел поймать утку. Никому она не далась. Выбежал князь во двор - она сама ему на руки пала. Взял он ее за крылышко и говорит: «Стань, белая береза, у меня позади, а красная девица впереди!» Белая береза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, узнал в ней князь жену. Сорока принесла им живой воды. Сбрызнули они детей - Они ожили. А ведьму привязали к лошадиному хвосту и «размы-кали» по полю. Не осталось от нее ни следа ни памяти! Такова сказка о черном колдовстве ведьмы и о постигшей ее каре. Сказка защищает прямодушие и невинность, казнит обман и коварство. Фантастический вымысел сказки подчинен выраже-нию именно этой идеи. Можно задаться вопросом: является ли фантастика здесь только свободной игрой воображения или отражает какие-то архаические представления и понятия? Одно-значный ответ тут невозможен. Проникновенное причитание матери над убитыми сыновьями передает ее бесконечное страдание. Дивным светом поэзии сказка осветила кроткое, преданное и трепетное сердце матери. Это поэзия высокая и чистая, характерная для сказок на стадии раз-витого поэтического сознания народа. Вместе с тем сказка до-несла до нас весьма древние поверья. От древних представлений, далеких от чисто художественного вымысла, идет часть повество-вания в сказке, где говорится о ведьме и о ее черном волшебстве. Древней магией и колдовством веет от слов ведьмы: «Плыви ты белою уточкою!», от рассказа, как она хлопает свою жертву по спине. Ведьма знает магическое средство обращать все живое в мертвое: стоит ей лишь обвести жертву мертвой рукой. Этому эпизоду сказки А. Н. Афанасьев дал пояснение, воспользовавшись этнографическими наблюдениями в Курской губернии. «Есть поверье, - пишет исследователь, - что воры запасаются рукою мертвеца и, приходя на промысел, обводят ею спящих хозяев, чтобы навести на них непробудный сон». Совсем как в заговоре звучат и слова князя: «Стань, белая береза, у меня позади, а красная девица впереди!» И по его слову все сбывается. Таким образом, можно сказать, что волшебная сказка сохра-няет древние превратные представления людей о возможности обращения человека в животное, поверья о ведьмах, о колдовст-ве. В _сказке ясно говорится об обрядовых действиях, сопровождаемых заговором. Такие обряды должны были обезвредить черные силы, подчинить их воле человека. Это и есть тот древний пласт, который сказка донесла до нас с незапамятных времен. Еще в XIX в. среди крестьян были распространены поверья и ма-гические обряды, о которых рассказывает нам сказка о белой уточке. Силой прочно держащегося в народе суеверия можно объяснить сохранность в сказках древних культурно-исторических пережитков. Исследователи-этнографы говорят нам, что у кре-стьян до самого последнего времени сохранялась вера в колдов-ство. Судные дела XVII в. свидетельствуют, что в средние века колдовство находилось еще в расцвете. Поверья приписывали колдунам и колдуньям-ведьмам способность разлучать супругов, уничтожать урожай, насылать порчу, превращать людей в жи-вотных, птиц и пресмыкающихся: сороку, лягушку, свинью, кошку и пр. Наделив колдуна и ведьму сверхъестественными способностя-ми, люди в стремлении обезопасить себя от влияния чар и черных колдовских дел обставляли свой быт множеством магических обрядов. Магия - это то же чародейство и то же волшебство, это обряды, связанные с верой в способность человека противо-действовать сверхъестественным силам и находить у них под-держку и защиту. Магия желала подчинить человеку волю других людей, покорять животных, природу, а также действовать на воображаемых хозяев, духов и богов. Рождение магических об-рядов относится к первобытным временам. Появление обряда в быту стало возможно из-за незнания человеком истинных связей и отношений в реальном мире. Человек зависел от природы. Его скованное сознание искало средств защиты в борьбе со сти-хиями природы и общественными бедами. Остатки обрядовой магии точно воспроизводятся в содержании многих волшебных сказок. К сожалению, в исследователь-ской литературе нет еще работы, которая бы систематично сопо-ставила все волшебные действия в сказках с обрядовой магией. Это затрудняет выяснение истоков волшебного вымысла. Един-ственное, что пока можно сделать, это подтвердить близость вол-шебного сказочного действия к магическим обрядам посредством указания на частое совпадение предметов, которые составляли неотъемлемую часть обрядовых действий, с теми предметами, которые наделены в волшебных сказках чудесными свойствами. В число предметов, которые в магических обрядах у восточ-ных славян выполняли функции чудесных оберегов, входили кольцо, топор, платок, зеркало, пояс, веник, уголь, воск, хлеб, вода, земля, огонь, яблоко, трава, ветка, палка. Конечно, этим не исчерпывается список предметов и веществ, которым человек приписывал при известных обстоятельствах чудодейственную си-лу, но эти предметы и вещества входили в обряд особенно часто. .Кольцо в сказках наделено чудесным свойством. Сказка с трех царствах говорит о медном, серебряном и золотом кольцах в каждом из которых заключено особое царство. В сказке о чудесной рубашке кольцо, надетое на палец, обращает героя в коня. Обручальное кольцо, переброшенное с руки на руку, заставляет явиться двенадцати молодцам со словами «Что прикажете?». Ге-рой "приказывает: «Перенесите меня вот с этой горы». И молодцы его перенесли. Топор во всех сказках рубит сам. Емеля-дурак говорит то-пору: «Но щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-тко, то-пор, руби-ка дрова, а вы, поленья, сами кладитесь в сани и вя-житесь!» И топор принялся за дело. Платок в сказках обладает чудесным свойством. Достаточно бросить его или просто махнуть им, как образуется широко раз-лившееся вокруг озеро и даже море. «Иван-царевич услыхал шум, оглянулся - вот-вот нагонит сестра (ведьма. -В. А.); мах-нул хусточкой (платком.-В. А.), и стало глубокое озеро. Пока ведьма переплыла озеро, Иван-царевич далеко уехал». Вода, частая принадлежность обрядового действия, в сказках творит чудо за чудом: она возвращает зрение, дает молодость, исцеляет от болезней, оживляет, лишает силы, делает героя силь-нее самых страшных чудовищ. Есть и такая вода, которая может обратить человека в зверя, птицу, но есть и другая, которая возвращает людям человеческий облик. Конечно, поздние сказочники дали волю поэтическому вооб-ражению и наделили предметы и вещи такими свойствами, кото-рых обряд не знает. Они ввели в число чудесных предметы, ко-торые никогда не входили в обряд, в магический ритуал. Чудесный ящик, где скрыта воинская сила: полки солдат, идущие с музы-кой и под знаменами, - это выдумка какого-нибудь служивого. Это художественный вымысел. То же можно сказать и о чудес-ной суме, из которой выскакивают молодцы, готовые приняться за любое дело. Но, говоря о природе чудесного в сказках, необ-ходимо отметить сохранениё и в позднем фантастическом вы-мысле волшебных сказок некоторых свойств, идущих от магиче-ских обрядов. Таковы чудесные «моложавые» яблоки, "которые в сказке возвращают человеку юность, силу и здоровье. Можно предположить, что проникновение этого чудесного предмета в волшебное повествование произошло не без влияния обрядово - магических представлений и понятий, живших в народе. До самых последних дореволюционных лет в некоторых русских селах со-хранялся свадебный обычай: молодые по возвращении из церкви после венчания ели яблоко. Съеденное яблоко должно было, по мысли людей, исполняв-ших этот обряд, обеспечить чадородие и благополучие новой семье. В то же время волшебные предметы в сказках теряли те магические свойства, которые были усвоены из древних обрядов. В сказке о мудрой деве героиня получила от царя приказ явиться «не пешком, не на лошади, не голой, не одетой, не с гостинцем, не без подарочка». Дева точно выполнила царскую волю. Она приехала на зайце: не пешком, не на лошади. В руках мудрая дева держала перепелку, которую царь взял было в руки и упустил: не с гостинцем, не без подарочка. Вместо одежды дева набросила на себя сеть: не голая, не одетая. Царь признал мудрость девы и женился на ней. Замысловатое повествование в сказке, несомненно, не имеет никаких иных целей, кроме раз-влекательных. Обрядово-магические моменты, содержавшиеся в нем, почти утратили свои свойства, хотя в них и существуют связи с древними магическими действиями. В конце XIX в. этно-графами было отмечено существование неписаного бытового пра-вила: «Когда едешь венчаться, то опояшься рыболовной сетью и тогда поезжай себе с богом: никто тебя не испортит, колдун не подступится». Природу этого магического акта ученые объясня-ют по-разному, но большинство склоняются к мысли: поскольку петля и сеть есть первобытное орудие в борьбе с врагом, в борьбе за жизнь, постольку и против черных, сверхъестественных сил необходимо действовать тем, что помогало человеку в обыденной практике. Так родился мотив, говорящий о деве, накинувшей на себя сеть. Сказка оторвалась от обряда, а древняя связь все-таки традиционно сохранилась в виде обрядово-магического рудимента. Связь сказочного вымысла с магическим действием обнаруживается в сказке и в том случае, когда речь идет о волшебном слове, после произнесения которого мир должен подчиниться во-ле человека, знающего толк в словесной магии. Во всех народных заговорах, сопровождавшихся определенным действием, словес-ному тексту придавалось огромное значение. Здесь важно было знать самый порядок и точные словесные формулировки, иначе чудо не состоится. Сколько сказок основано на этой вере в ма-гическую силу человеческого слова! Заговоренный стрелец-моло-дец бросился в кипяток, окунулся, выскочил из котла - и сде-лался таким красавцем, что глаз не отвести. Герой сказки «Счаст-ливое дитя» кличет беду на голову своего недруга: «По моему прошенью, по божьему изволенью будь ты, негодяй, собакой». И в ту же минуту обернулся недруг собакой, мальчик надел ему на шею железную цепь. В сказке про заколдованную королевну говорится, что ее суженый, герой-солдат, опоенный волшебным зельем, впал в глубокий сон, и, когда пришла беда, королевна не смогла его добудиться: принялась щипать его, колоть под бока булавками, колола, колола - он и боли не чувствует, точно мертвый лежит. «Рассердилась королевна и с сердцов проклятье промолвила: «Чтоб тебя, соню негодного, буйным ветром под-хватило, в безвестные страны занесло!» Только успела молвить, как вдруг засвистели, зашумели ветры - и в один миг подхвати-ло солдата буйным вихрем и унесло с глаз королевны. Поздно одумалась королевна, на свою беду сказала нехорошее слово, заплакала горькими слезами, воротилась домой и стала жить одна-одинехонька. Целые сказочные сюжеты построены на использо-вании мотива исправления беды, накликанной неосторожно вы-рвавшимся словом. Но единому слову возводятся золотые дворцы и строятся хрустальные мосты, мостятся дороги, воздвигаются го-рода, ткутся огромные ковры. Много других чудес творит вол-шебное слово. Характер волшебных действий в сказке совладает с видами и типами народной магии. В науке выделены следующие виды магии: лечебная, вредоносная (Порча), любовная, хо;!нйст1и"ниая~ Среди второстепенных видов магических обрядов надо обратить особое внимание на магию беременности и рождения. В сказках встречаются все виды этих магических обрядовых действий. С помощью магических обрядов и словесных формул пыта-лись лечить людей. И в сказках герои и героини находят избав-ление от мук, прибегая к травам. В некоем сказочном царстве растет такая трава, что, стоит «потереть тутошней травой» глаза, слепой прозреет. Омовение отваром из чудесной травы делает героя неуязвимым. Тяжкий недуг поразил царскую дочь. Бо-лезнь началась с пустяка. Стала она есть просвиру и уронила в подпол крошку. Ту крошку подхватила лягушка и съела. Ца-ревна занемогла. Герой сказки лечит царевну посредством маги-ческого обряда. В троицын день он взял бычью кожу, помазал ее медом и положил в подполье. Лягушка вползла на кожу, по-лизала меду, стало ее тошнить, и она выронила съеденную крошку. Ту крошку обмыли в воде и скормили царевне. Царевна выздоровела. Этот сказочный эпизод легко сопоставляется с ма-гическим обрядом, описанным учеными: больному пускали на спину живую зеленую лягушку.
Существует не очень обширный вид сказок, которые обладают настолько специфическими композиционными и стилевыми особенностями, что выявление их в особый разряд не вызывает никаких сомнений. Это так называемые кумулятивные сказки.
Существование кумулятивных сказок как особого вида было замечено давно, но не были сделаны соответствующие выводы ни для классификации, ни для изучения сказки. Так, перерабатывая и переводя на английский язык указатель сказок Аарне, американский ученый Томпсон предусматривает для них 200 номеров. Переводя тот же указатель на русский язык, проф. Андреев вносит один сводный номер для всех кумулятивных сказок, озоглавив его «Кумулятивные сказки разного рода». Таким образом, оба исследователя столкнулись с необходимостью как-то выделить этот материал, но пошли противоположными путями: один предусматривает двести типов сказок, другой – один. При этом, однако, вопрос о том, какие же сказки называть кумулятивными, остается неясным, и большое количество типичных кумулятивных сказок рассеяно по другим разрядам. Особенно много кумулятивных сказок значится в разделе сказок о животных. Система Аарне не дает возможности точного их выделения, и попытки внесения в указатель коррективов носят компромиссный характер. Здесь нужны не коррективы, а нужна, по существу, новая система классификации, построенная на изучении поэтики сказки.
В русском сказочном репертуаре можно насчитать около двадцати различных типов кумулятивных сказок. Необходимо решить вопрос, что, собственно говоря, представляют собой кумулятивные сказки. Неясность этого вопроса приводит не только к путаной классификации, но их ложным заключениям по существу изучаемого материала.
Так, Б.М. Соколов в своем курсе фольклора посвящает особую главу композиции и стилю сказок о животных. Эта глава, однако, целиком основывается на кумулятивных сказках, а сказка о животных не представлена ни одним примером.
Основной композиционный прием кумулятивных сказок состоит в каком-либо многократном, все нарастающем повторении одних и тех же действий, пока созданная таким образом цепь не обрывается или же не расплетается в обратном, убывающем порядке. Простейшим примером нарастания ведущего к разрыву цепи, может служить всем известная «Репка», примером обратного развития цепи – сказка «Петушок подавился». Кроме принципа цепи возможны и другие виды постепенного нарастания или нагромождения, ведущего к какой-нибудь внезапной комической катастрофе. Отсюда и название сказок – накоплять, нагромождать, увеличивать. В немецком языке они именуются Kettenmärchen, Häufungsmärchen, Zählmärchen.
В этом нагромождении и состоит весь интерес и все содержание сказок. В них нет никаких интересных событий сюжетного порядка. Наоборот, самое событие ничтожно, и ничтожность этого события иногда находится в комическом контрасте с чудовищным нарастанием вытекающих из него последствий и с конечной катастрофой.
Сказки эти бывают по стилю и способу исполнения двоякими: одни мы называем формульными, другие – эпическими. Характерными и типичными для кумулятивных сказок являются первые, т.е. формульные.
